Декалог. Сценарий

«Появление “Декалога” — и это стало ясно почти сразу — было событием в культуре, равным появлению, скажем, Сикстинской капеллы», как отзывался О. Дорман. Десять фильмов, посвященных, собственно, Декалогу, Десяти заповедям.

«Короткий фильм о любви» и «Короткий фильм об убийстве» — расширенные версии соответствующих серий «Декалога».

Также вы здесь найдете сценарий ко всем десяти фильмам Кесьлёвского «Декалог». Авторы сценария — сам Кесьлёвский и Кшиштоф Песевич.


"Декалог". Фильм первый / Kieslowski, "Decalogue One", screen script

Фильм в журнале // Искусство кино, №3 1993

Сканирование и spellcheck - Е. Кузьмина


«Декалог» («Decalog»)

Фильм первый.

Авторы сценария - Кшиштоф Кесьлёвский, Кшиштоф Песевич.

Оператор Веслав Здорт.

Композитор Збигнев Прейснер.

Художник Халина Добровольска.

В ролях: Хенрик Барановский (Henryk Baranowski), Майя Коморовска (Maja Komorowska), Войцех Клята (Wojciech Klata).

Производство Польского ТВ совместно с «Зендер Фрайс» (Берлин). 1989.


1


Поздняя осень, серый рассвет. Плоская громадина многоэтажного жилого дома выглядит в эту пору весьма уныло. Несколько дворняг преследуют косматую суку. Владельцы припаркованных в проездах между домами автомобилей выносят аккумуляторы и деловито устанавливают их под капоты. Автомобилисты и собаки вспугнули стайку замерзших голубей, птицы взлетают и тут же опускаются на землю. Какой-то голубь, планируя вниз, выбирает один из нескольких сотен подоконников, садится на него и заглядывает в квартиру.


2


В квартире тихо, возможно, хозяева еще спят или их нет дома. В детской модная красная мебель, фигурки героев из фильмов Спилберга, на стенах плакаты. Кровать не застлана — кто-то с нее минуту назад встал. В большой комнате вперемешку старинная и современная мебель, стильные настенные часы, на огромном сосновом столе — несколько компьютеров, датчики, провода, клавиатуры, распечатки. Крупным планом экран одного из компьютеров; на экране — значки, цифры. Слышно легкое ритмичное постукивание по клавишам: мальчик вводит какие-то данные в память компьютера. Это Павел; ему лет десять-двенадцать; он еще в пижаме — видно, нерешенная вечером задача подняла его с постели. Улыбается: довел дело до конца. Встает и открывает дверь в спальню.

П а в е л. Папа...

Кшиштоф спит на широкой тахте. Заснул в рубашке, с часами на руке. С трудом открывает один глаз.

К ш и ш т о ф. Где очки?

П а в е л. Подожди, дай какие-нибудь данные.

К ш и ш т о ф. Получилось?

П а в е л. Давай, посмотрим.

К ш и ш т о ф. Мой не трогал?

П а в е л. Папа...

Он обижен. Раз договорились, значит, не трогал.

П а в е л. Ну?..

К ш и ш т о ф. 79,4 в час. Время в пути 4 часа 13 минут.

Мальчик бежит к компьютеру.

К ш и ш т о ф. Надень очки!

Смотрит на часы, закрывает глаза. Павел нажимает на клавиши, проверяет результат и, явно обрадованный, возвращается в спальню. Дергает отца за руку, хочет сказать, что у него получилось, но Кшиштоф натягивает одеяло на голову.

К ш и ш т о ф. Не буду с тобой разговаривать.

П а в е л. Я только...

К ш и ш т о ф. Очки!

Павел идет к себе в комнату, отыскивает на столе, среди тетрадей и игрушек, очки, надевает их и, насупившись, садится на кровать. Прислушивается.

К ш и ш т о ф. Павел!

Мальчик встает только после того, как отец вторично его позвал, неторопливо идет, останавливается на пороге.

К ш и ш т о ф. Сколько у тебя получилось?

П а в е л. Не помню.

К ш и ш т о ф. Не обижайся. Мы ведь договорились, что ты будешь носить очки. Да или нет?

П а в е л. Да.

К ш и ш т о ф. Сколько получилось?

П а в е л (все еще обиженным тоном). 164,356 километра.

Кшиштоф, закрыв глаза, сосредоточенно что-то подсчитывает в уме.

К ш и ш т о ф. Кажется, правильно. (Улыбается сыну.) Иди сюда.

Протягивает руки. Павел с минуту колеблется, потом быстро прижимается к груди отца. Кшиштоф гладит его по голове.

К ш и ш т о ф. Прости, но я не могу за тобой не следить. Ты ведь понимаешь, правда?

П а в е л. Да. Сигаретами пахнешь. До скольких сидел?

К ш и ш т о ф. До трех.

П а в е л. Ну и что?

К ш и ш т о ф. Кажется, закончил. У него должна быть огромная память. Больше, чем у всех, которые я сделал.

П а в е л. Покажешь?

К ш и ш т о ф. Вечером. Одевайся. Ну что, все в порядке?

Павел, не отрываясь от груди отца, кивает.

П а в е л. Да, уже все в порядке.


3


Павел выбегает из дома. Подходит к киоску и покупает газету, затем бежит в глубь квартала. Останавливается перед детским садом. Поглядев по сторонам, прижимается к ограде. Девочка его ведет в детский сад закутанного малыша. Скрывается за дверью. Павел, немного подождав, выходит на тротуар. У ворот сталкивается с возвращающейся девочкой. Не выказывает ни удивления, ни радости; как и она, впрочем. «Привет». «Привет». Расходятся, но тут же оборачиваются и оба делают вид, что обернулись совершенно случайно. Павел ускоряет шаг. Пройдя метров пятнадцать, останавливается. На проезжей части лежит сбитая машиной собака. Глаза у нее открыты — желтые, остекленевшие.


Мальчик осторожно протягивает руку, пытается погладить холодного неподвижного пса. Жесткая вздыбленная шерсть не поддается. Павел распрямляется и медленно идет к своему дому.


4


Кшиштоф готовит завтрак. Возвращается Павел с газетой.

П а в е л: Пятый день мороз.

Отдает отцу газету. Уши у него красные. Протирает запотевшие очки, снимает куртку.

К ш и ш т о ф. Видел ее?

Павел улыбается.

П а в е л. Ммм...

К ш и ш т о ф. Ну и как? Сказал что-нибудь?

П а в е л. Сказал. Привет...

К ш и ш т о ф. А она что?

П а в е л. Привет.

К ш и ш т о ф. Посмотрела на тебя?

П а в е л. Оглянулась.

К ш и ш т о ф. Ну видишь.

П а в е л. Знаешь что, папа?

Кшиштоф смотрит на сына.

П а в е л. У неё был красный нос.

К ш и ш т о ф. Бывает. Даже у девочек.

Берет газету и садится завтракать. Павел наливает себе молока, встает, ищет что-то на холодильнике, на плите. Находит пепельницу с окурком сигареты.

П а в е л. Курил.

К ш и ш т о ф. Это вчерашняя.

П а в е л. Мы договорились, что до завтрака ты не куришь.

К ш и ш т о ф. Вчерашняя, честное слово.

Кончают завтракать. Кшиштоф, уже с сигаретой, допивает кофе, просматривая газету. Павел пытается что-то прочитать на странице с некрологами.


П а в е л. А когда человек... умирает за границей, объявление тоже печатают?

К ш и ш т о ф. Если за него кто-нибудь заплатит...

П а в е л. Папа...

Что-то в голосе Павла заставляет Кшиштофа отложить газету.

П а в е л. Почему люди умирают?

К ш и ш т о ф. По разным причинам... От разрыва сердца, из-за несчастного случая, от старости...

П а в е л. Нет... Почему вообще есть смерть?

К ш и ш т о ф. Смерть?.. Посмотри в энциклопедии.

Павел встает, берет с полки нужный том. Листает — видно, что он умеет пользоваться справочниками. Читает вслух.

П а в е л. «...необратимое прекращение жизнедеятельности организма, работы сердца, центральной нервной системы...» Что такое центральная нервная система?

К ш и ш т о ф. Посмотри, там есть такое понятие.

Павел берет другой том и читает сложные объяснения. С шумом захлопывает книгу и возвращается к столу.

К ш и ш т о ф. Теперь знаешь?

П а в е л. Ничего там нет.

К ш и ш т о ф. Там все есть. Все что можно описать и понять. Человек — это машина. Сердце — насос, мозг — компьютер, они изнашиваются, перестают работать, вот и всё. Что? Что-нибудь не так?

П а в е л. Так-то так, но...

Указывает на газету.

П а в е л. Тут пишут: «Молебен за упокой души». В энциклопедии о душе ничего не сказано.

К ш и ш т о ф. Это такое выражение. Души нет.

П а в е л. Тетя говорит, есть.

К ш и ш т о ф. Людям, которые так считают, легче жить.

П а в е л. А тебе?

Кшиштоф. Мне? Нет. Что-то случилось?

П а в е л. Нет, ничего.

К ш и ш т о ф. А все-таки...

П а в е л. Я видел убитого пса. Когда возвращался с газетой. Такой, с желтыми глазами. Всегда был голодный и замерзший, рылся в помойке. Знаешь, какой?

К ш и ш т о ф. Знаю.

П а в е л. Видишь. Утром я так обрадовался, что получился расчет, а потом... он лежал, и глаза у него были совершенно стеклянные.


5


В школе на перемене группа телевизионщиков снимает какой-то сюжет. Директор и учительница отвечают на вопросы репортера — кажется, речь идет о молоке для учащихся. Рядом буфетчица в белом халате половником разливает молоко из большой кастрюли; дети поочередно берут свои стаканы. Павел то и дело поглядывает в сторону — происходящее его не интересует. Оля — девочка, которую мы видели возле детского сада,— в одиночестве стоит у окна с небольшой картонной коробкой в руках. Павел, поколебавшись, подходит к ней.

П а в е л. Чего там у тебя?

Оля открывает коробку. Внутри удивленно озирается маленький хомячок.

П а в е л. Зачем он тебе?

О л я. На биологию. Но учительница его боится, не разрешила вынимать.

Павел осторожно гладит хомячка по голове.

О л я. Посмотри, какие у него зубы.

Раскрывает зверьку рот. Зубы неожиданно оказываются длинные, желтые и совершенно меняют выражение мордочки — теперь хомяк похож на хищного дикого зверя.

О л я. Не бойся.

Павел протягивает хомяку палец, тот легонько его покусывает. Оля улыбается. Павел тоже. Редактор телевидения громко просит, чтобы дети играли, не обращая внимания. Павла зовут приятели; он убегает. Оля, оставшись с хомяком у окна, наблюдает за играющими.


6


Мороз. Мальчишки катаются на замерзших лужах. Разбегаются, едут и, с трудом удерживая равновесие, соскакивают, когда ледяная дорожка упирается в тротуар или газон. Павел, как и другие, разгоняется изо всех сил. Перед оградой, окружающей спортплощадку, стоит Ирена — тетка Павла, сестра Кшиштофа. Минуту с нежностью наблюдает за Павлом, потом окликает его. Павел как раз, спрыгивая с ледяной дорожки, упал. Отряхивается и, улыбаясь, машет тетке рукой.

П а в е л. Еще разок!

Ирена кивает. Павел ловко соскакивает со льда, подбирает ранец и бежит к Ирене. Видно, что они любят друг друга.

П а в е л. Что на обед?

И р е н а. Суп и второе. Годится?

П а в е л. Очень даже. Нас снимали для телевидения.

И р е н а. Зачем?

П а в е л. Чего-то про молоко. Папа за мной приедет?

И р е н а. Вечером.

П а в е л. Знаешь, он делает потрясный компьютер!


7


Ирена живет в старом доме, где когда-то жили родители. В уютной, немного запущенной кухне они с Павлом заканчивают обед.

П а в е л. Помыть посуду?

И р е н а. Нет. Хочешь кое-что посмотреть? В комнате под лампой белый конверт.

Павел идет в комнату, зажигает лампу, берет белый конверт. Открывает. Внутри несколько цветных фотографий большого формата. На фотографиях польские туристы у Папы Римского в Ватикане: торжественные, улыбающиеся; в центре — фигура в белом. Павел находит в толпе Ирену: она на всех – трех-четырех — снимках.

И р е н а. Узнаешь?

Стоит на пороге с тряпкой в руке.

П а в е л. Это когда ты мне привезла розовый пенал?

И р е н а. Да. Сегодня только получила от фотографа.

П а в е л. Узнаю... Он хороший?

И р е н а. Да... Очень.

П а в е л. Умный?

И р е н а. Да, умный.

П а в е л. Думаешь, он знает...

Ирена, не выпуская тряпки из рук, подходит к Павлу, садится, ждет, пока он не докончит вопрос.

П а в е л. ...зачем человек живет?

И р е н а. Знает.

П а в е л. Папа сказал... надо сделать что-то такое, чтобы тем, кто будет жить после нас, было лучше.

Ради этого человек живет. Но не у каждого получается.

И р е н а. Да... А может, не только ради этого...

П а в е л. Скажи... Папа твой брат?

И р е н а. Ты же знаешь.

П а в е л. А почему он не ходит в костел и не ездит к Папе, как ты?


И р е н а. Он давно уже, когда был только чуточку постарше тебя, говорил, что человек настолько умен, что всё может сам. Как бы в себе самом может все находить.

П а в е л. А разве это не так?

И р е н а. Человек многое может... Твой отец, например. Но мог бы еще больше, если б по своей воле кое от чего не отказался. Понимаешь?


8


Кшиштоф с Павлом заходят в лифт. Кшиштоф смотрит на свои электронные часы.

К ш и ш т о ф. Засекать время?

П а в е л. Старт.

Нажимает кнопку. Едут.

П а в е л. Папа... Ирена записала меня на религию...

К ш и ш т о ф. В какие дни?

П а в е л. По вторникам.

К ш и ш т о ф. Хорошо. Как раз у тебя нет английского.

Лифт останавливается.

П а в е л. Стоп!

К ш и ш т о ф. Не успел... Ты меня заговорил.

П а в е л. Ч-ч-черт!

Кшиштоф смеется.

К ш и ш т о ф. Собираешься изучать религию, а сам ругаешься?


9


Кшиштоф и Павел, замерзшие, снимают куртки, шарфы. Телефонный звонок. Павел уже в том возрасте, когда дети любят сами подходить к телефону. Бежит, как был, в одном ботинке.

П а в е л. Алло?

Г о л о с И р е н ы (за кадром). Ну что? Сказал?

П а в е л. Ara. (отцу) Это тетя.

К ш и ш т о ф (еще из коридора). Ну?

П а в е л. Спрашивает, разрешаешь ли ты?

К ш и ш т о ф. Что?

П а в е л. Ходить на религию.

Кшиштоф берет трубку.

К ш и ш т о ф. Не валяй дурака, Иренка! Пускай ходит, если хочет. Его дело.

Вешает трубку.

П а в е л. Я ставлю чай.

К ш и ш т о ф. Не забудь про меня.

Бросает взгляд на новый компьютер. С изумлением обнаруживает, что он включен и огромный экран излучает зеленоватый свет, заливающий полки, стол, весь этот современный хаос на столе: провода, распечатки, измерительные приборы.

К ш и ш т о ф. Павел! Ты включал компьютер?

П а в е л. Нет... Даже не дотрагивался.

Удивленно смотрит на большой компьютер. Отец и сын стоят неподвижно и глядят на экран, по которому начинают бегать черточки. Черточки складываются в надпись: «I'm ready».

К ш и ш т о ф. Наверно, я забыл выключить.

Выключает компьютер, экран гаснет.

П а в е л. Можно я...

К ш и ш т о ф. Он еще не готов.

Снова включает компьютер. Экран светится таким же зеленым светом.

П а в е л. Что он умеет?

К ш и ш т о ф. Много чего. Можешь задать ему вопрос на любом языке. По-польски тоже.

Павел выстукивает на клавиатуре вопрос.

П а в е л. Какое сегодня число?

Ответ появляется почти немедленно.

К о м п ь ю т е р. 3 December 1986, Wednesday, 337.

К ш и ш т о ф. Он знает календарь до трехтысячного года. Не уверен, что это нужно.

Павел выстукивает вопрос.

П а в е л. Ты умеешь играть в шахматы?

К о м п ь ю т е р. Yes (Отвечает мгновенно.)

П а в е л. Какие у меня завтра уроки?

К о м п ь ю т е р. I don't understand.

К ш и ш т о ф. Спроси, какие уроки у Павла. Он не различает людей. Пока...

Павел видоизменяет вопрос.

П а в е л. Какие завтра у Павла уроки?

Опять ответ появляется мгновенно.

К о м п ь ю т е р. Польский, польский, математика, история, физкультура, физкультура. 8.45-13.30.

Павел поворачивается к отцу.

П а в е л. Колоссально!

К ш и ш т о ф. Поглядим. Чайник кипит.

Действительно, из кухни доносится посвистывание чайника.


Павел уже в постели, отец открывает дверь.

К ш и ш т о ф. Спать. Уже половина десятого.

Павел отрывается от книги.

П а в е л. Ты смотрел, сколько градусов?

К ш и ш т о ф. Минус четырнадцать.

П а в е л. Папа...

К ш и ш т о ф. Подожди. Увидим, что будет завтра.

Гасит свет. Уже собирается закрыть дверь, когда мальчик спрашивает из темноты.

П а в е л. Думаешь, мама перед праздниками позвонит?

К ш и ш т о ф. Думаю, да. Спокойной ночи.


10


В университетской аудитории несколько десятков студентов. Кшиштоф заканчивает на доске сложный расчет, студенты записывают. Павел сидит в уголке, что-то рисует. Виннету и его сквау у костра, как живые. Кшиштоф заканчивает лекцию.

К ш и ш т о ф. Вот так это примерно выглядит. Конечно, я бы мог закончить раньше... (Подчеркивает на доске какое-то место в длинном ряду цифр.) Да жаль было. Вторая часть интереснее. Спасибо.

Подходит к Павлу.

К ш и ш т о ф. Пошли.

Рассматривает рисунки. Павел складывает листки, убирает в ранец. Подходит ассистент.

К ш и ш т о ф. Да, пан Кароль.

А с с и с т е н т. Меня пригласили принять участие в дискуссии... хочу, чтобы вы знали... это будет в костеле.

К ш и ш т о ф. На какую тему?

А с с и с т е н т. Наука и религия.

К ш и ш т о ф. Интересно.

А с с и с т е н т. Я ваш ассистент, а вы отвечаете за кафедру...

К ш и ш т о ф. За взгляды своих сотрудников я пока еще, слава Богу, не отвечаю.

Павел показывает на часы, Кшиштоф прощается с ассистентом.


11


В большом зале сеанс одновременной игры в шахматы. Десятка полтора столиков, между которыми расхаживает мастер или гроссмейстер. За одной доской Кшиштоф, над ним стоит Павел. Мастер переходит от столика к столику быстро, нигде особенно не задерживаясь. Павел внимательно следит за его движениями и манерой поведения. Мастер, не раздумывая, переставляет фигуру на доске Кшиштофа и идет дальше. Павел наклоняется к отцовскому уху.

П а в е л. Сделай рокировку. Поставишь ему шах ферзем.

К ш и ш т о ф. Это слишком просто. Он уже выиграл восемь партий.

П а в е л. Девять. Увидишь, он закроется ладьей, и конец.

Мастер снова приближается к их столику. Останавливается, и в эту минуту Кшиштоф делает рокировку. Мастер с удивлением смотрит на отца и сына. Опершись руками о столик, ненадолго задумывается, потом закрывается ладьей и отходит.

П а в е л. Говорил я, он по старинке играет. Проиграл.

Кшиштоф еще раз анализирует ситуацию.

К ш и ш т о ф. Факт.

Спокойно ждут мастера. Когда тот к ним возвращается, Кшиштоф передвигает своего, стоящего на восьмой линии, слона.


П а в е л. Мат.

М а с т е р. Действительно, мат.

Павел, счастливый, что есть сил прижимается к отцу.


12


Павел открывает дверь на балкон. За дверью стоит бутылка с водой — теперь уже со льдом. Стекло в нескольких местах треснуло. Павел собирает обледеневшие осколки и с торжеством вносит в комнату.

П а в е л. Гляди! Всего через час!

Стекло легко отделяется от льда. Павел выбрасывает осколки в мусорное ведро. В руке у него ледяная бутылка. Подходит к отцу.

П а в е л. Потрогай.

Кшиштоф проводит рукой по льду. Поверхность холодная, но гладкая, приятная на ощупь.

П а в е л. Здоровско.

К ш и ш т о ф. Здоровско. Положи в ванну.

П а в е л. На балкон. Посмотрим, что с ней будет.

К ш и ш т о ф. Ничего не будет. Растает, когда придет оттепель.

Павел выносит бутылку на балкон. Ставит на прежнее место. Кричит с балкона.

П а в е л: Чай тоже замерзнет?

К ш и ш т о ф. Тоже.

П а в е л. Я сделаю еще желтую из чая и красную. Добавлю краску.

К ш и ш т о ф. Валяй.

Павел возвращается в комнату и подходит к отцу, который возится с компьютером.

П а в е л. Посчитаем? Ты вчера сказал: завтра.

К ш и ш т о ф. Хорошо.

П а в е л. На этом?

К ш и ш т о ф. Нет, на обыкновенном. Этот еще ненадежный.

Усаживаются перед маленьким компьютером.

К ш и ш т о ф. Нельзя исходить из того, что мороз будет держаться все время. Самое большее ночь, предположим, десять часов. Это надо знать точно.

П а в е л. Где же мы узнаем?

К ш и ш т о ф. В институте метеорологии. Позвони и спроси температуру на поверхности почвы сегодня, вчера и позавчера.

Павел отыскивает в телефонной книге номер, поднимает трубку.

П а в е л. Здравствуйте, вы б не могли сказать температуру на поверхности почвы?.. Спасибо... а вчера и позавчера?.. Большое спасибо... Да, в Варшаве. Спасибо.

Записывает цифры на листочке и возвращается к Кшиштофу. Тот заслоняет экран рукой.

К ш и ш т о ф. Формула давления?

Павел молниеносно на память говорит формулу. Кшиштоф открывает экран — все правильно.

К ш и ш т о ф. Сколько градусов?

Павел читает по бумажке.

П а в е л. «С 19 часов — минус 17,4 градуса. Вчера было минус 16,8, а позавчера — минус 13,4». Кшиштоф вводит эти данные в компьютер. Быстро стучит по клавишам, машина считает. Через минуту на экране появляется результат.

П а в е л. Ну и что?

К ш и ш т о ф. Это прочность одного квадратного сантиметра льда. При условии, что по льду скользит человек в три раза тяжелее тебя.

П а в е л. Ребята уже несколько дней катаются. Надо мной все смеются.

К ш и ш т о ф. Завтра и ты пойдешь.

Павел бежит к балкону, открывает его, громко кричит.

П а в е л. Завтра я буду кататься!

К ш и ш т о ф. Павел!

П а в е л. Пусть знают! Завтра покатаемся! А дашь мне?

К ш и ш т о ф. Что?

П а в е л. Не притворяйся. То, что ты хочешь мне подарить на Рождество. От мамы и от себя.

К ш и ш т о ф. Что, например?

П а в е л. Думаешь, я не знаю?..

К ш и ш т о ф. И где же этот подарок?

П а в е л. У тебя в тахте.

Кшиштоф смеется. Еще раз проверяет полученные данные, поглядывая на бумажку, где Павел записал температуру. Результат тот же самый. В эту минуту в комнату входит Павел. Он как вырос на несколько сантиметров — за счет замечательных заграничных коньков. Неуклюже топает по полу.

К ш и ш т о ф. Ну как, ничего?

П а в е л. Фантастика!

К ш и ш т о ф. В кровать. Я пойду побегаю. Чтоб к моему возвращению спал!


13


Кшиштоф в тренировочном костюме и кроссовках бегает по освещенным дорожкам невдалеке от дома, Дорожки спускаются вниз, там темнее. Кшиштоф бежит в темноту. Одинокий фонарь на столбе освещает пруд. Кшиштоф спускается по невысокому склону, осторожно ступает на лед. Лед прочный.

Кшиштоф уже увереннее, делает несколько шагов, подпрыгивает. Притопывая, бежит на середину пруда. Всё в порядке. Разгоняется, скользит, кроссовки не очень подходящая обувь, но все-таки метров пятнадцать он проезжает. Сбоку то ли впадает в пруд, то ли из него вытекает речушка. В этом месте пруд не замерз. Лед начинает трещать, Кшиштоф подымается на берег и возвращается с палкой. Меряет глубину речки. Палка погружается в воду сантиметров на десять, может, чуть больше. Кшиштоф определяет глубину еще в двух или трех местах — везде одинаково мелко. С силой колотит по льду, но на поверхности пруда лед повсюду толстый, и разбить его удается только около речки. Наконец Кшиштоф отбрасывает палку, оборачивается.


На противоположном высоком берегу видит маленький костерок. Возле костра сидит мужчина в тулупе. У него молодое, задумчивое и одновременно улыбающееся лицо. С минуту мужчины смотрят друг на друга, затем Кшиштоф поворачивается и идет к дому.


14


В комнате Павла уже темно.

К ш и ш т о ф. Спишь?

Говорит тихо и слышит тихий ответ.

П а в е л. Нет. Посмотри, как сверкают.

Кшиштоф входит. Павел повесил свои новые коньки прямо над кроватью. Лезвия отражают свет уличного фонаря, и, когда Павел легонько до них дотрагивается, по стене пробегают узенькие лучики. Разговор ведется вполголоса.

К ш и ш т о ф. Я проверял лед.

П а в е л. Потому я и жду.

К ш и ш т о ф. Всё в порядке. Только обещай не подходить к этой речке. Она не замерзает. Пятнадцать метров, не ближе.

П а в е л. Пятнадцать метров. Хорошо.

К ш и ш т о ф. Там мелко, но зачем мокнуть? Где твой мишка?

Павел приоткрывает одеяло — мишка лежит рядом с ним на подушке.

П а в е л. Он уже спит.


15


Ясный солнечный день. Сверкающий лед. В замедленном темпе на лед въезжают новые коньки Павла, а затем и он сам. Плывет по льду. Вероятно, это происходит во сне, так как Павлу сопутствует музыка. Он несколько раз объезжает пруд, постепенно сужая круги, в центре которых стоит Оля. Вся эта картина, плавные движения, солнце, режущие лед коньки и лица Оли и Павла нереально прекрасны.


16


Кшиштоф сидит за столом, заваленным бумагами. О чем-то задумался. Еще слышна постепенно затихающая мелодия из предыдущей сцены. Темнеет, за окном сгущаются легкие сумерки ранней зимы. Кшиштоф зажигает лампу. Видит, что разложенные перед ним бумаги медленно начинают окрашиваться в синий цвет. С удивлением смотрит, как синева поглощает буквы, цифры, целые исписанные страницы. Только через минуту он понимает причину этого странного явления. Торопливо собирает бумаги и приподнимает стоящий на столе пузырек. Пузырек треснул, из него тоненькой темной струйкой вытекают чернила. Кшиштоф спасает, что может. Несет пузырек в мусорное ведро — по полу тянется темно-синий след. Кшиштоф весь перемазан чернилами. Слышит негромкий стук в дверь. Открывает: на пороге, явно робея, стоит девочка — маленькая, лет четырех.

Д е в о ч к а. Мама спрашивает, Павел дома?

Кшиштоф улыбается.

К ш и ш т о ф. Нет. А почему?..

Д е в о ч к а. Мама спрашивает. Не знаю.

Застеснявшись, убегает.


17


Кшиштоф смотрит ей вслед, пока она не скрывается за углом. В ванной пытается смыть чернила. На переносице у него темное пятно — вероятно, случайно коснулся лица грязной рукой. Сквозь шум воды пробивается пронзительный вой сирены. В жилой квартал сворачивает пожарная машина с синим мигающим фонарем на крыше, за ней — милицейский автомобиль и «скорая помощь». Кшиштоф растерянно смотрит на свои намыленные грязные руки. Из этого оцепенения, к которому, возможно, примешивается предчувствие беды, его вырывает телефонный звонок.

К ш и ш т о ф. Алло.

Г о л о с (за кадром). Добрый вечер, это Эва Езерская.

К ш и ш т о ф. Добрый вечер.

Г о л о с (за кадром). Павел дома? Марек еще не пришел...

К ш и ш т о ф. Простите, я вас не узнал... Нет, его еще нет. У него же... у них... английский. Который час?

Г о л о с (за кадром). Начало шестого. Пора б им вернуться.

К ш и ш т о ф. Сейчас придут.

Кшиштоф уже совершенно спокоен.

Г о л о с (за кадром). Что-то случилось.

К ш и ш т о ф. Что?

Г о л о с (за кадром). Сама не знаю. В нашем квартале что-то произошло. Я за ними схожу.

К ш и ш т о ф. Пускай Павел сразу идет домой.

Не слышит ответа — видно, Эва Езерская повесила трубку. С минуту стоит, не шевелясь, потом бежит в ванную, ополаскивает руки. Запихивает в полиэтиленовый мешок залитые чернилами листки и газеты, которыми он вытирал стол.


18


Последние метры, отделяющие его от соседнего дома, Кшиштоф преодолевает уже бегом. Машинально сжимает в руке мешок, совершенно о нем забыв. Несколько человек пробегают в разные стороны. С воем сирены проносится еще один милицейский автомобиль.


19


Кшиштоф, перепрыгивая сразу по нескольку ступенек, поднимается на третий этаж. Отыскивает нужную дверь, звонит, потом начинает стучать, все сильней и громче. В дверях появляется красивая растрепанная девушка в халате.

К ш и ш т о ф. Простите... Павел у вас?

Девушка улыбается, словно бы извиняясь.

Д е в у ш к а. Грипп... не смогла заниматься. Я их отпустила.

К ш и ш т о ф. В котором часу?

Д е в у ш к а. В четыре, сразу как пришли.

Внизу около лифта стоит Эва Езерская — элегантная дама лет сорока. Она жмет на кнопку и, не в силах дождаться лифта, колотит в дверь шахты кулаком. Кшиштоф подходит к ней.

К ш и ш т о ф. Нету их там. Она заболела.

Езерская бледнеет и прислоняется спиной к стене. На лбу у нее капельки пота. Кшиштоф хочет ее поддержать и с изумлением замечает у себя в руке мешок. Эва Езерская говорит, отчасти обращаясь к этому полиэтиленовому мешку.

Е з е р с к а я. Лед на пруду провалился.

К ш и ш т о ф. Этого не может быть.

Е з е р с к а я. Провалился. Провалился.

К ш и ш т о ф. Послушайте... Он не мог провалиться.

Е з е р с к а я. Да, да... провалился.

Дверь лифтра открывается, выходит Оля.

К ш и ш т о ф. Ты не видела Павла?

О л я. Видела... в школе. Мы разговаривали. Он рассказал мне свой сон.


20


Кшиштоф вбегает к себе в подъезд. Там никого нет. Кшиштоф закрывает глаза и беззвучно считает до двадцати. Потом медленно нажимает кнопку лифта и терпеливо, словно ничего не случилось, ждет. В лифте стоит еще некоторое время, не закрывая дверей, потому что увидел медленно бредущего старичка. Старичок нажимает кнопку второго этажа, окидывает Кшиштофа строгим взглядом. На своем этаже неуклюже выходит из лифта. Кшиштоф так же спокойно ждет, затем нажимает свою кнопку. Лифт приходит в движение. Видно, что Кшиштоф решил действовать рационально.


21


Кшиштоф открывает дверь и с порога зовет.

К ш и ш т о ф. Павел? Павел!

В его голосе надежда на то, что сейчас этому кошмару придет конец, но в доме царит тишина. Кшиштоф во второй раз замечает в своей руке дурацкий мешок. С внезапной яростью швыряет его в угол и успокаивается. Идет в комнату сына. Возле кровати висят коньки. Именно их Кшиштоф хотел увидеть. Вздыхает с облегчением. Идет к телефону, набирает номер.

К ш и ш т о ф. Ирена?

И р е н а (за кадром). Да.

К ш и ш т о ф. Павел тебе не звонил?

И р е н а (за кадром). Когда?

К ш и ш т о ф. Сейчас.

И р е н а (за кадром). Звонил около двух, после школы. Я хотела, чтоб он приехал пообедать, но у него был английский.

К ш и ш т о ф. Не было у него английского, в том-то и дело.

И р е н а (за кадром). Так где же он?

К ш и ш т о ф. Не знаю. Его нет.

И р е н а (за кадром). Что-то случилось?

К ш и ш т о ф. Не знаю. У меня разлились чернила.

И р е н а (за кадром). Что?

К ш и ш т о ф. Ничего. Пузырек ни с того, ни с сего лопнул. Чернила вылились.

И р е н а (за кадром). Я про Павла...

К ш и ш т о ф. Его нет. Тут, кажется, лед провалился. На нашем пруду.

И р е н а (за кадром). Я еду к тебе.

Кшиштоф вешает трубку. В комнате Павла находит на столике аппарат «уоки-токи». Засовывает его в карман. В маленькой комнате, заваленной разнообразными спортивными принадлежностями — гантелями, небольшими штангами, эспандерами и т. п.— снимает со стены велосипед, берет насос и начинает накачивать колесо.


22


Серые сумерки. Кшиштоф медленно едет вдоль домов. На фоне почти зимнего пейзажа человек на велосипеде выглядит странно. Время от времени Кшиштоф останавливается, вытаскивает «уоки-токи», говорит негромко.

К ш и ш т о ф. Павел, прием.

Переговорное устройство молчит. Кшиштоф садится на велосипед и — уже без «уоки-токи» — кричит. К ш и ш т о ф. Павел!

Некоторые дома он неторопливо объезжает со всех сторон, поминутно останавливаясь и тихо повторяя позывные. Потом просто кричит — все громче и громче. На балкон одного из домов выходит человек.

Ч е л о в е к. Эй, на велосипеде, вы меня?

Кшиштоф останавливается, с трудом определяет, откуда доносится веселый голос.

К ш и ш т о ф. Нет.

Ч е л о в е к. Я Павел.

Перегибается через перила, готовый продолжить шутливый разговор, но Кшиштоф сворачивает к недалекому редкому лесочку. Едет по пустым дорожкам среди безлистных деревьев. Приближается к детскому городку в виде индейской деревни. Отыскивает бревенчатый вигвам. Входит — внутри пусто, темно. Видит консервную банку, полную окурков. Перебирает окурки, проверяя, не теплые ли они. Ставит банку в проем стены — на фоне неба она, как на экране. Над банкой вьется тоненькая струйка дыма. Кшиштоф садится на стол, говорит в «уоки-токи».

К ш и ш т о ф. Павел, прием. Павел, я знаю, ты здесь. Отвечай. Павел!


23


В комнате Павла, на кровати, спрятавшись за мишкой, лежит второй аппарат «уоки-токи». Из него раздаются монотонные призывы Кшиштофа.

К ш и ш т о ф . Павел, я знаю, ты здесь. Отзовись, Павел!

Слова неприятно звучат в пустой квартире.


24


Кшиштоф на велосипеде подъезжает к пруду. Пруд освещен прожекторами пожарных машин. Пожарники, стоя на кое-где уцелевшем льду, шарят по дну длинными баграми. Там, где льда нет, багры полностью уходят под воду. Другие пожарники пытаются делать то же самое с противоположного высокого берега — там лед раскололся прямо у кромки. Толпа молча за ними наблюдает. Подъезжает большой грузовик с лодкой; несколько мужчин помогают ее снимать. Все взгляды прикованы к баграм. Милиционеры стараются оттеснить стоящих рядом с грузовиком людей, освобождая проход для пожарных с лодкой. Какая-то женщина в домашнем халате, не обращая внимания на призывы милиции, как загипнотизированная, смотрит на мелькающие под водой багры. Кшиштоф кладет на землю велосипед, мужчина впереди него оборачивается.

М у ж ч и н а. Спустили, сволочи, горячую воду.

К ш и ш т о ф. Что вы сказали?

М у ж ч и н а. С теплостанции.

К ш и ш т о ф. Что?

М у ж ч и н а. Горячую воду с теплостанции ночью спустили. Сволочи.

К ш и ш т о ф. Сволочи.

Он не совсем понимает, что говорит, зато понимает, что произошло и почему его подвели расчеты.

К ш и ш т о ф. Знаете, я рассчитал прочность льда. По формуле. Получилось на квадратный сантиметр...

М у ж ч и н а. Управы на них нету.

К ш и ш т о ф. Да. Случайность, он этого не мог учесть.

М у ж ч и н а. Кто?

Кшиштоф отвечает что-то шепотом, мужчина его не слышит. К стоящей на берегу женщине в халате подходит маленький мальчик. Женщина его не замечает. Мальчик просовывает пальцы в ее ладонь. Женщина в таком состоянии, что и этого не чувствует. Мальчик тянет ее назад, она упирается, конец понимает, что держит кого-то за руку. Хочет удостовериться, что ей это не кажется.

Свободной рукой, как слепая, проводит по голове мальчика, узнает знакомую форму, но боится поверить.

Ж е н щ и н а. Яцек?..

Я ц е к. Да, мама.

Ж е н щ и н а. Яцек.

Обнимает мальчика, отчаянно прижимает к себе.

Ж е н щ и н а. Яцек, сынок. Яцек, сынок... Где ты был, сыночек?..

Я ц е к. Мы играли в индейцев.

Женщина поднимает ребенка. Уходит с ним. Следом идет мужчина, несет пальто своей жены. Пожарные в лодке тщательно, метр за метром, обшаривают пруд. Кричат что-то, и их товарищи с берега направляют на лодку прожекторы, ведут ее. Стоящие на берегу машины тоже зажигают фары. Прудик теперь напоминает театральную сцену. Кшиштоф оглядывается. Там же, где прошлой ночью, видит горящий костер. У костра, будто даже не поменяв позы, сидит вчерашний молодой человек. Кшиштофу кажется, что тот на него смотрит; возможно, ему померещилось. Слышит за спиной голос.

О л я. Извините...

Кшиштоф оборачивается. Оля стоит рядом — серьезная, взрослая.

О л я. Павел обещал мне вечером позвонить... Вы меня помните?

К ш и ш т о ф. Да.

Оля. Этот мальчик может что-нибудь знать,

К ш и ш т о ф. Какой мальчик?

О л я. Этот, маленький... Яцек.

Кшиштоф наконец понял, о чем она говорит. Бежит в сторону домов. Догоняет женщину с Яцеком

На руках и шагающего за ними мужчину перед самым подъездом. Трогает мальчика за плечо. Мальчуган оборачивается. Женщина, что-то почувствовав, останавливается. Мальчик долго смотрит на Кшиштофа, в конце концов отвечает на незаданный вопрос.

Я ц е к. Павла с нами не было.


25


В щели между смыкающимися дверями лифта Кшиштоф видит Яцека, который хочет еще что-то ему сказать.

Я ц е к. Павел...

Двери закрываются, Кшиштоф не понял, что хотел сказать Яцек, лифт уезжает. Кшиштоф бежит по лестнице, поднимается на нужный этаж одновременно с лифтом. Женщина с Яцеком на руках, выйдя из лифта, проходит мимо, но мальчик изо всех сил вцепляется в перила. Теперь его лицо на уровне лица Кшиштофа.

Я ц е к. Он катался на пруду. С Мареком и еще каким-то мальчиком. Они катались. Втроем...

Рука Кшиштофа невольно начинает ритмично постукивать по перилам, за которые еще минуту назад Яцек. Его лицо постепенно превращается в застывшую маску. Где-то хлопает дверь, слышен собачий лай, по радио передают музыку. Кшиштоф не шевелится.


26


С таким же застывшим лицом Кшиштоф сидит в большой комнате. Тихо. Внезапно одна его щека окрашивается в зеленый цвет. Кшиштоф не обращает на это внимания. Зеленый цвет становится всё интенсивнее. До Кшиштофа наконец доходит, что появился какой-то новый источник света. Он

поворачивает голову. Огромный экран его компьютера ярко светится в темноте. Кшиштоф тупо на него смотрит. По экрану пробегает линия, минуту спустя появляется надпись.

К о м п ь ю т е р. I’m ready.

Кшиштоф разжимает кулаки, кладет пальцы на клавиатуру. Медленно, по буквам, выстукивает.

К ш и ш т о ф. Ты есть?

Компьютер, хотя Кшиштоф сразу же нажал кнопку «ответ», задумывается; надпись появляется только через минуту.

К о м п ь ю т е р. Repeat again.

К ш и ш т о ф. Я спрашиваю: ты есть?

Компьютер молчит. Кшиштоф давит на клавишу, просит ответить, но экран только светится ярко-зеленым светом. Тогда Кшиштоф снова медленно набирает букву за буквой.

К ш и ш т о ф. Что делать?

Надпись какое-то время остается на экране, потом зеленый свет становится ярче и буквы исчезают. Кшиштоф выстукивает очередной вопрос.

К ш и ш т о ф. Почему?

Буквы, как и прежде, растворяются в зеленом. Пальцы Кшиштофа бегают по клавиатуре.

К ш и ш т о ф. Зачем тебе маленький мальчик?

Надпись не исчезает. Кшиштоф добавляет следующую фразу.

К ш и ш т о ф. Послушай. Зачем тебе маленький мальчик? Я хочу понять...

Нажимает кнопку «ответ», буквы исчезают. Продолжает писать.


К ш и ш т о ф. Если ты есть, дай знак.

Надпись не исчезает. Кшиштоф убирает начало фразы. Буквы поочередно стираются, остается только

ЗНАК

Кшиштоф нажимает клавишу х2. Надпись становится вдвое больше. Ударяет по той же клавише еще несколько раз, пока надпись не заполняет весь экран.

ЗНАК

Нажимает кнопку с надписью answer. Компьютер немедленно отвечает.

К о м п ь ю т е р. Признак. Предсказание. След. Символ.

Кшиштоф пишет.

К ш и ш т о ф. Свет.

К о м п ь ю т е р. Солнце. Луч. Огонь. Свеча.

Теперь компьютер отвечает быстро. Кшиштоф пишет.

К ш и ш т о ф. Свеча.

К о м п ь ю т е р. Символ. Церковь. Крест.

Кшиштоф продолжает писать.

К ш и ш т о ф. Смысл. Надежда.

Компьютер снова минуту молчит. Потом появляются буквы.

OUT OF MEMORY

Кшиштоф выключает компьютер. Зеленый свет меркнет, на мониторе остается только маленькая точечка.

К ш и ш т о ф. Out of memory. За пределами памяти...


27


На краю жилого квартала возводится новый костел. Огромная темная глыба. Силуэт современный, даже экстравагантный. Кшиштоф, прежде чем войти, нерешительно стоит у входа. Отыскивает дорогу в подвальную часть — она уже готова, там проводятся богослужения.


28


Стены в подземной части костела неоштукатурены, кое-где видны остатки опалубки. Слабые голые лампочки. Временный алтарь. На алтаре святой образ, обрамленный досками, на которых стоят цветы и свечи. Когда Кшиштоф входит, ксендз поднимает голову. Он сидит в исповедальне, и проникающий через решетку свет делит его лицо на светлые и темные квадраты. Кшиштоф не помнит, как надо себя вести в костеле. Идет к алтарю. На полпути приостанавливается, будто хочет преклонить колено, но не делает этого. Неоструганная доска, у которой прихожане, вероятно, принимают причастие, весьма условно отделяет алтарь от остального помещения.

Кшиштоф видит несколько незажженных свечей в ветвистом подсвечнике. Берет одну. Ксендз спокойно за ним наблюдает. Кшиштоф шарит в карманах в поисках спичек. Не находит. Стоит со свечой в руке. Почувствовав чье-то присутствие, оборачивается, подходит к исповедальне, открывает дверцу. Ксендз держит в руке спичечный коробок. Молча протягивает его Кшиштофу, тот возвращается к алтарю, зажигает свечу, наклоняет ее и смотрит, как капли стеарина падают на неоструганную доску, образуя маленькую башенку. Укрепляет свечу, ждет, пока стеарин застынет. Пламя свечи колеблется, чуть было не гаснет — возможно, где-то открылась дверь. Кшиштоф загораживает свечу ладонями, ждет, пока она вновь не разгорится, и — с вытянутыми вперед руками — пятится, готовый — если свечка начнет гаснуть — вернуться. Опускает руки только у самой двери. Свеча горит ясным чистым пламенем.



29


Уже издалека Кшиштоф слышит женский плач и истошный, заглушающий все прочие звуки вопль, С серередины пруда к берегу направляется лодка. На берегу уже стоят носилки. Кшиштоф проходит мимо Эвы Езерской; она поворачивает к нему лицо с открытым, беззвучно кричащим ртом. Кшиштоф протискивается к воде. Шум и крики стихают. Лодка подплывает к берегу. В ней лежат три мокрых маленьких - как будто еще меньше, чем при жизни,— мальчишечьих тела. Кшиштоф обо что-то спотыкается. Это его велосипед — втоптанный в грязь, с погнутыми колесами. Пожарные перекладывают тела детей на носилки. Кшиштоф смотрит на спокойное лицо сына. У Павла на закрытых глазах очки. Когда пожарники кладут мальчика на носилки, над ним наклоняется Ирена и застегивает наполовину съехавшуюся молнию на куртке. Потом быстро чертит на лбу Павла маленький знак креста. Молодой человек в тулупе, которого Кшиштоф уже дважды видел у костра, проходит рядом; миновав носилки и стоящую возле них на коленях Ирену, он медленно удаляется за пределы освещенного круга.


30


Кшиштоф снова вбегает в костел. Свеча перед алтарем горит ясным ровным пламенем. Кшиштоф подходит к отделяющей его от алтаря доске, напряженно всматривается в святой образ, потом с размаху, что есть силы, сверху ударяет кулаком по горящей свече. По бетонному подземелью раскатывается гулкое эхо. Дрожит алтарь, дрожат обрамляющие его некрашеные деревянные доски. Свечи над алтарем падают, капли стеарина скатываются по лицу на иконе. Ксендз выходит из исповедальни, опускается на колени на бетонный пол, молитвенно складывает руки. Кшиштоф подходит к бетонному — как и всё здесь — сосуду со святой водой. Опускает в сосуд руку. Натыкается на ледяную корку, которой покрылась вода. Достает кусочек освященного льда, прикладывает к лицу. Между пальцами струйка — воды? слез? Последние капли стеарина с погасшей свечи застывают на иконе. Ксендз глубоко погружен в молитву.

Кшиштоф невнятно бормочет какие-то слова; лишь через минуту мы начинаем понимать, что он говорит:

...кем...

...с кем...

...кем гово...

...с кем гово...

...с кем говорить?

...с кем говорить?

...с кем?



Перевод с польского Ксении Старосельской


"Декалог". Фильм второй / Kieslowski, "Decalogue Two", screen script

Фильм в журнале // Искусство кино, №4 1993

Сканирование и spellcheck - Е. Кузьмина


Авторы сценария - Кшиштоф Кесьлёвский, Кшиштоф Песевич.

Режиссер - Кшиштоф Кесьлёвский.

Оператор - Эдвард Клозиньский.

Звукооператор - Малгожата Яворска.

В ролях: Кристина Янда/Krystyna Janda (Дорота), Александр Бардини/Aleksander Bardini (ординатор), Ольгерд Лукашевич/Olgierd Łukaszewicz (Анджей), пани Бася (Кристина Бигельмайер/ Krystyna Bigelmajer), Ежи Федорович/ Jerzy Fedorowicz (Янек, друг Анджея).

«Sender Freies» (Берлин), Польское телевидение (Варшава), 1989.


1


Кругом бело. На машинах снежные шапки. Дворник размашистыми движениями сметает с дорожек снег. Издалека приближаются двое мужчин. Один тащит санки, другой придерживает стоящий на санках холодильник. Дворник на минуту прекращает работу, чтобы поглядеть на них, затем снова берется за метлу и при очередном взмахе обнаруживает под толстым слоем снега замерзшего зайца. Видно, выпал у кого-то с балкона. Дворник задирает голову; взгляд его останавливается на лоджии, которая несколько отличается от других. Застекленная маленькими светло-желтыми квадратиками, она служит и оранжереей.


2


«Оранжерея» изнутри: множество кактусов и маленький электрокамин, обогревающий всю эту буйную, ярко-зеленую растительность. Небольшая квартира. Много портретов (1920—30-е годы); на столе в деревянном бокале дюжина трубок с обгрызанными мундштуками; в уголках некоторых картин маленькие цветные фотографии: молодые мужчина и женщина с двумя смеющимися детьми смотрят прямо в объектив. На старомодной этажерке — клетка с канарейкой, как и полагается, накрытая салфеткой. Рука ординатора сдергивает салфетку, и канарейка немедленно принимается за дело — ее пение будет слышно на протяжении всей сцены. Ординатор в шарфе и старом свитере поверх пижамы, в носках и шлепанцах методично зажигает все газовые горелки и ставит на них большие кастрюли с водой.


Ординатору 65 лет, у него лицо человека, который многого требует от других; от себя, впрочем, тоже. Он выходит на балкон — проверить кактусы. Один, видимо, нуждается в особом внимании; ординатор осматривает его тщательнее остальных. От этого занятия его отрывает звон будильника. Выключив будильник ординатор тут же включает радио. Прослушав краткую сводку новостей, привычным движением перестраивается на другую волну и слушает последние известия по-английски. Одновременно подсыпает канарейке зерен. Звонок в дверь — ординатор никого не ждет. Отпирает три замка. На пороге дворник с замерзшим зайцем.

Д в о р н и к. Не у вас, случайно, выпал?

Ординатор смотрит с изумлением.

Д в о р н и к. Извиняюсь... Может, у кого другого...

Ординатор улыбается.

О р д и н а т о р. И утра обернулась зайцем...

Запирает дверь на все три замка, переносит дымящиеся кастрюли из кухни в ванную, выливает горячую воду в ванну, разбавляет холодной. Протирает запотевшее зеркало.


В толстом демисезонном пальто складывает в корзинку пустые бутылки из-под молока и минеральной воды. В кухонном шкафчике у него — аккуратными отдельными кучками — лежат деньги. Отсчитывает из одной кучки несколько сот злотых, записывает эту сумму на приклеенном к дверце шкафчика листке бумаги, отпирает поочередно три замка...


3


На лестничной площадке у окна стоит женщина. В одном только платье — она здесь живет. Курит. Ординатор проходит мимо. Женщина делает шаг в его сторону. Она как будто хочет что-то сказать, но, ничего не сказав, отступает, поворачивается лицом к окну. У нее худые хрупкие плечи. Пальцы с излишней силой сминают окурок.


4


Ординатор долго, брезгливо разглядывает булки, кладет в корзинку буханку хлеба, сыр и две бутылки молока. С улыбкой подходит к кассе.

О р д и н а т о р. Опять свежих булок нет.

К а с с и р ш а. Будете писать?

О р д и н а т о р. Конечно.

Покупателей в магазине в эту пору немного. Кассирша достает книгу жалоб и предложений с привязанной на веревочке авторучкой. Ординатор старательно заносит в книгу очередную жалобу — несколько последних страниц исписаны его почерком. Кассирша тем временем вынимает из корзинки пустые бутылки. Ординатор возвращает ей жалобную книгу.

К а с с и р ш а. Спасибо, пан доктор. Две молочных и две из-под содовой.

О р д и н а т о р. Так точно.

Вытаскивает старый, в нескольких местах зашитый бумажник.


5


Выходит из лифта. Дорота — женщина с хрупкими плечами — курит на том же месте, у окна. Ординатор проходит мимо, повторяет ритуал с тремя замками, откладывает покупки и неслышно, на цыпочках подходит к дверному глазку. Дорота стоит у самого порога. Ординатор приоткрывает дверь.

О р д и н а т о р. Вам что-то от меня нужно. Слушаю вас.

Д о р о т а. Я живу на последнем этаже. Надеюсь, вы меня помните.

О р д и н а т о р. Помню. Два года назад вы задавили мою собаку.

Шире открывает дверь, и женщина входит в переднюю.

Д о р о т а. Меня зовут Дорота Геллер. Мой муж лежит у вас в отделении.

О р д и н а т о р. Вы хотите справиться о его состоянии?

Д о р о т а. Да.

О р д и н а т о р. Родственников пациентов я принимаю по средам во второй половине дня. С трех до пяти.

Д о р о т а. Через два дня.

О р д и н а т о р. Да. Сегодня понедельник.

Закрывает за Доротой дверь. Дорота поворачивается к глазку.

Д о р о т а (вполголоса). Жаль, что я тебя не задавила.

Ординатора отрывает от чтения объявлений в ежедневной газете характерный звонок в дверь: два коротких и два длинных сигнала. Входит пани Бася.

П а н и Б а с я. Холодно, пан доктор.

О р д и н а т о р. Холодно.

Сразу ведет ее на балкон и показывает кактус, который разглядывал утром.

О р д и н а т о р. Болеет, верно?

Пани Бася, как врач, склоняется над кактусом.

П а н и Б а с я. Захиреет...

Ординатор. Думаете?

Женщина печально кивает — она знает. Уходят с балкона. В кухне ординатор снимает с плиты кипящий чайник, насыпает в два стакана по ложечке с верхом кофе, заливает водой. Пани Бася усаживается за стол. Видно, что оба любят такие минуты.


О р д и н а т о р. Представляете, это была не простуда. Зубки резались. Он всю ночь проплакал, а утром я потрогал во рту, внизу и почувствовал остренькое. Зуб.

П а н и Б а с я. Не спали?

О р д и н а т о р. Только под утро уснул. Я не спал, потому что около него сидел, а она... она волновалась, что мы не спим, и тоже не спала. Утром отец пришел из своей комнаты, разинул рот: «О-о-о...» Засмеялся и показал пальцем дырку на месте зуба.

П а н и Б а с я. У зубного был?

О р д и н а т о р. Нет, он в жизни не ходил к врачу. В пятьдесят с лишним лет ни одного испорченного зуба. Кроме этого... он его вырвал. Сам. Я говорю, у маленького вылез первый зубик, а он смеется: все правильно, так и должно быть.

Пани Бася улыбается. Может, некорректно об этом упоминать, но у нее нет передних зубов. И она ни капельки не стесняется.


О р д и н а т о р. Развернул носовой платок, а там у него зуб. Белый, чистый. Посадил на колени малышку и ей показал. Вот так, пани Бася. Я надеваю кашне. Маленький спокойно спит, я его вижу через приоткрытую дверь. В комнате сидит отец, на коленях внучка, хохочет, примеряет себе его зуб. Она стоит в коридоре, высокая, очень прямая, под глазами круги от бессонной ночи, и говорит: не нравится мне все это. Слишком много в доме зубов. Будь осторожен. Я напоследок говорю: постарайся поспать. Отец сегодня никуда не выходит. Она серьезно так кивает: хорошо.

Глаза у ординатора полузакрыты, и тон изменился — нетрудно догадаться, что рассказ окончен.

Пани Бася допивает последний глоток. Минутная тишина. Пани Бася понимает, что ждать больше нечего. Да и кофе уже выпит.

П а н и Б а с я. Я все... Разрешите?

Убирает со стола стаканы, ставит в раковину. Разворачивает сверток со своими тряпками, достает дну — самую мягкую — и сразу начинает вытирать пыль с полок в комнате. Ординатор встает из-за кухонного стола, в коридоре надевает свое пальто с меховым воротником. Вспоминает про отчеркнутые объявления в «Жице Варшавы». Протягивает газету пани Басе.

О р д и н а т о р. Сегодня три... Не забудете хорошенько закрыть за собой дверь?

Выходит. Замечает в конце коридора Дороту с сигаретой. Она с тех пор так и стоит у окна.

О р д и н а т ор. Послушайте...

Говорит ей в спину. Дорота не оборачивается.

О р д и н а т о р. Приходите сегодня после двенадцати.

Садится в лифт.


6


Дорота — красивая женщина лет тридцати, из разряда тех, кого коротко характеризуют: «девушка». Подходит к столику, на котором лежит письмо. Мы успеваем прочитать первые фразы: «Любимый. У нас тут зима, мороз. Не могу забыть...» Возможно, нам бы удалось дочитать письмо до конца, если б не рука Дороты, которая рвет листок на мелкие кусочки.


Включает автоответчик. Раздается записанный на магнитофонную пленку голос.

Г о л о с (за кадром). Доротка, ты дома?.. Возьми трубку, если дома... Нету... Я уезжаю на неделю кататься на лыжах. Целую.

Минутная пауза. После короткого «бип» — другой голос.

Г о л о с (за кадром). Говорит Янек Вежбицкий. Есть дело. Вечером заскочу.

Тишина. Дорота снова включает магнитофон и подходит к окну. Ординатор пересекает площадку домами, направляясь к детскому саду.

В квартиру Дороты звонит почтальон — коротышка с большой головой и слуховым аппаратом, который, видно, не очень ему помогает, потому что почтальон сразу начинает кричать.

П о ч т а л ь о н. Пани Геллер? Вам перевод. По больничному мужа. Попрошу удостоверение.

Д о р о т а. У меня только заграничный паспорт. Годится?

Почтальон подставляет ухо с аппаратом.

Д о р о т а. У меня только заграничный паспорт.

Почтальон заполняет квитанцию и выдает деньги.

Д о р о т а. Больше ничего?

Почтальон закрывает сумку и отрицательно качает головой.


7


В кабинете заведующей детского сада, временно превращенном во врачебный, ординатор заканчивает осмотр маленького мальчика. Отсылает его, шлепнув по попке, и делает запись в медицинской карте. Осматривает девочку.

О р д и н а т о р. К зубному не ходишь?

Девочка мотает головой: не ходит. Ординатор что-то помечает в карте.

З а в е д у ю щ а я. Уже все, пан ординатор.

О р д и н а т о р. Скверные у них зубы.

З а в е д у ю щ а я. Питаются не так, как нужно.

О р д и н а т о р. Да.

З а в е д у ю щ а я. В понедельник? Как всегда?


8


Ординатор входит в больницу, вахтер прикладывает руку к фуражке.


9


Сестры и врачи раскланиваются с проходящим по отделению ординатором. Пациенты на площадке между этажами вытаскивают изо рта сигареты, чтобы сказать: «Здравствуйте». В коридоре своего отделения ординатор останавливает молодого врача.

О р д и н а т о р. Где лежит Геллер, коллега?

Врач на минуту задумывается.

В р а ч. Оперированный? В двенадцатой.

О р д и н а т о р. Дайте мне его историю.

Подходит к палате номер 12, хочет войти, но через стеклянную дверь видит у кровати одного из больных Дороту. Некоторое время смотрит на обоих и уходит.


Анджей, муж Дороты, на несколько лет ее старше. Дорота смотрит на него с тем горестным изумлением, с каким мы невольно глядим на умирающего близкого человека. Она принесла мужу баночку компота, но, понимая всю неуместность этого дара, прячет баночку в сумку. Несмело поправляет подушку, разглаживает одеяло, наконец выходит, и тогда Анджей осторожно приоткрывает глаза — проснулся? Или все это время не спал, просто не хотел говорить с женой? По лицу Анджея пробегает судорога боли. Из-под полуопущенных век он рассматривает окружающие предметы. На белой спинке кровати облупилась краска. Откуда-то на эту спинку падают, разбиваясь, капли воды — вначале медленно, с большими интервалами, по одной или две-три сразу. На стене у самого потолка мокрые потеки. На подоконнике валяется несколько листочков. Анджей закрывает глаза. Ясно, что ему ничего этого не хочется видеть. Из батареи в подставленное ведро капает вода — в таком же ритме, как на спинку кровати. Лицо Анджея опять искажается от боли.


10


С е к р е т а р ш а. К вам какая-то женщина. Геллер.

О р д и н а т о р. Разве уже больше двенадцати?

Секретарша проверяет время по часам.

С е к р е т а р ш а. Три минуты первого.

Ординатор отрывается от бумаг и рукой показывает входящей Дороте на стул.

О р д и н а т о р. Садитесь.

Дорота достает сигареты и спички.

Д о р о т а. Можно?

О р д и н а т о р. Я не курю, но если вам обязательно...

Дорота прячет сигареты и спички. Ординатор рассматривает на свет рентгеновский снимок, который лежал в истории болезни Анджея.

О р д и н а т о р. Диагноз, лечение, операция — все поздно...

Д о р о т а. Что это значит?

Ординатор поворачивается к ней.

О р д и н а т о р. Плохо.

Складывает бумаги, считая, что разговор окончен.

Д о р о т а. Он будет жить?

О р д и н а т о р. Не знаю.

Дорота встает, подходит к ординатору.


Д о р о т а. Я должна знать. И вы должны...

О р д и н а т о р. Единственное, что я должен,— лечить вашего мужа, и как можно лучше. А знаю я одно: не знаю.


11


Ранние сумерки. Вахтер при виде ординатора прикладывает пальцы к козырьку. Ординатор сворачивает в переулок. Дорота в «фольксвагене» загораживает ему путь.

Д о р о т а. Я вас подвезу.

О р д и н а т о р. Спасибо, я хожу пешком.

Дорота ждет, пока он отойдет подальше, и медленно едет за ним.

«Фольксваген», соблюдая почтительное расстояние, въезжает следом за ординатором в жилой квартал. Ординатор сворачивает за угол дома, Дорота прибавляет скорость, но за углом никого нет. Дает задний ход. Подъезжает к дому, в котором они оба живут, и — нарушая правила — ставит машину перед самым подъездом, чтобы ординатор не смог улизнуть.


12


Ординатор сидит в большой комнате. Везде импровизированные полки, посылочные ящики, множество склянок, пузырьков с лекарствами, разноцветных коробочек. Ординатор с помощью двух молодых людей выискивает в разложенных перед ним справочниках описания лекарств, находит их польские названия. Надевая и снимая очки, читает сроки годности лекарств. В комнату входит худощавый мужчина в черном, только у горла белеет полоска стоячего воротничка. Это ксендз, которого мы, возможно, помним по первой новелле. Ординатор поднимает на лоб очки.

О р д и н а т о р. Работы на неделю.

К с е н д з. Прошу прощения... у нас здесь сейчас будут занятия.

Ординатор кисло улыбается.

О р д и н а т о р. Тогда на месяц.


13


Дорота уже замерзла в машине. Включает мотор и печку, греет руки. Ординатор, завидев издалека «фольксваген», пятится и входит в другой подъезд.


14


Ординатор нажимает верхнюю кнопку в лифте и по коридору, тянущемуся вдоль всего здания, переходит в нудный подъезд. Вызывает лифт и спускается на свой этаж. Ключи, три замка и так далее.

Дорота с изумлением видим, что в оранжерее загорается свет.


15


Ординатор, еще в пальто, читает оставленную пани Басей записку: «Суп в холодильнике, кактус я пересадила в горшок и подперла. Вы его не трогайте. По объявлениям звонила. В среду приду и расскажу. Барбара». Звонок. Ординатор вздыхает. Настойчивый звонок повторяется.

О р д и н а т о р. Сейчас!

Зажигает газ, ставит на огонь четыре приготовленные пани Басей кастрюли с водой и открывает дверь. Дорота, не снимая дубленки, входит в комнату.

О р д и н а т о р. Я зашел через другой подъезд. Можете курить!

Дорота вытаскивает из пачки сигарету; пальцы у нее дрожат. Озирается в поисках пепельницы, встает. На письменном столе пепельницы нет, зато есть фотография в рамке. Несколько мужчин стоят около старого винтового самолета.

О р д и н а т о р. Как вы моетесь?

Д о р о т а. Грею на газу воду.

О р д и н а т о р. Послушайте... Я правда не знаю.

Дорота затягивается и стряхивает пепел на ладонь.

Д о р о т а. Я очень... Мы с мужем... Я его люблю.

О р д и н а т о р. Я несколько раз видел вас вместе. Похоже было.

Дорота рассматривает горстку пепла у себя в ладони.

О р д и н а т о р. Медицина ничего не знает о причинах. О последствиях — чуть больше. Прогнозы... тоже мало что можно сказать...

Дорота перебивает его.

Д о р о т а. Американцы своим больным говорят.

О р д и н а т о р. Да, говорят. Плохие прогнозы в основном подтверждаются, хорошие — реже.

Д о р о т а. Пускай будет плохой. Скажите: он умрет. Чтобы я знала. Я буду делать для него все, что могу...

Пепел с её сигареты падает на пол.

О р д и н а т о р. Ничего вы не можете. Только ждать.

Короткие рациональные ответы ординатора бесят Дороту, но она должна во что бы то ни стало довести разговор до конца. На этот раз ей удается стряхнуть пепел в ладонь. Успокаивается.

Д о р о т а. Если дадите еще минуту, я скажу, почему мне необходимо это знать.

О р д и н а т о р. Слушаю.

Д о р о т а. Я не могла забеременеть. А теперь я на третьем месяце. Не от мужа... Если сделать аборт... всё, это последний шанс. А если муж будет жить... нельзя рожать этого ребенка. Мужчина, о котором я говорю, очень близкий мне человек. Не знаю, поймете ли вы... Можно любить сразу двоих...

О р д и н а т о р. Надежды на выздоровление у него не больше пяти процентов, на то, что выживет и будет влачить жалкое существование,— примерно пятнадцать. Так утверждает медицина. Я же... Я слишком много видел людей, которые жили, хотя не должны были жить, и таких, которые умирали без причины.

Дорота долго, старательно гасит сигарету в спичечном коробке. Ярко вспыхивает внезапно загоревшаяся спичка.

О р д и н а т о р. Он будет знать, что это не его ребенок?

На лице Дороты появляется нечто подобное тому, что в романах называется «злой улыбкой».

Д о р о т а. Конечно... Вы способны только раскладывать все по полочкам. Вы тоже...

О р д и н а т о р. Я знаю, что люди на все соглашаются. Иногда...

Д о р о т а. Есть вещи, которые нельзя сделать человеку... которого любишь... который умирает... Вы верите в Бога?

О р д и н а т о р. Да...

Д о р о т а. А мне не у кого спросить...


Дорота уходит, не попрощавшись. Ординатор поднимает голову. С фотографии на него глядят смеющиеся дети с мороженым в руках. Ординатор встает и набрасывает салфетку на клетку с канарейкой, которая как раз собралась петь.


16


Перед дверью в квартиру Дороты на большом туго набитом рюкзаке сидит мужчина в ветровке. Увидев Дороту, встает.

Я н е к. Ты слышала на автоответчике?..

Д о р о т а. Да.

Открывает дверь, смотрит на рюкзак.

Д о р о т а. Это Анджея?

Я н е к. Мы уезжаем. Через неделю. Через неделю. Прямиком в Дели, а оттуда, уже с носильщиками, идем в первый лагерь.

Входят в квартиру. Янек ставит тяжелый рюкзак в передней.


Д о р о т а. Зачем принес?

Я н е к. Никого же не будет, еще кто-нибудь залезет...

Д о р о т а. Послушай... а не рановато ли вы его хороните?!

Янек достает из кармана записку.

Я н е к. Я ему написал... В горах нам его будет не хватать.

Д о р о т а. Забирай это. Забирай.

С грохотом распахивает дверь, пытается одна выволочь тяжеленный рюкзак на площадку.

Д о р о т а. Он член клуба или нет?! Имеет право держать рюкзак на складе?

Я н е к. Да, но...

Д о р о т а. Так пускай там и лежит, черт побери! Пусть лежит, по крайней мере, пока он не умер!


Перетаскивает рюкзак через порог и захлопывает дверь. Янек остается в передней.

Я н е к. Прости... Мы не хотели... Бедная ты...

Д о р о т а. Нет, уже все в порядке. Это было не так глупо...

Янек. Ты о чем?

Д о р о т а. Об этом идиотском рюкзаке.

Я н е к. Как он себя чувствует?

Дорота молчит.



Сидит на кухне. Тупо смотрит на стакан с чаем, над которым клубится пар. Поднеся к стакану палец, начинает медленно, миллиметр за миллиметром, подталкивать его к краю стола. И вот уже он стоит на краю, но Дорота не убирает пальца, стакан наклоняется и со звоном падает. Дорота не реагирует. Она будто и не заметила того, что сделала. В комнате зазвонил телефон. Дорота не двигается с места. После второго звонка включается магнитофон. Слышен Доротин голос.


Д о р о т а (за кадром). Квартира Анджея и Дороты Геллер. Вы говорите с автоответчиком. После сигнала сообщите, что вы хотели сказать. У вас есть полминуты.

Короткий электронный сигнал, и после небольшой паузы отчетливый мужской голос.

М у ж ч и н а (за кадром). Это я. Здесь еще только полдень, а у тебя вечер. Я вернулся с репетиции. Набежала куча народу. Мне ужасно одиноко. Жду тебя каждый день. Позвоню завтра вечером, у вас будет ночь... Запись, наверно, уже кон...

Негромкий щелчок. Магнитофон отключается.


17


В пустой — еще рано — лаборатории ординатор рассматривает что-то под микроскопом. Продолжается это долго.


О р д и н а т о р. Предыдущий мазок.

Молодой врач сменяет препарат под объективом. Ординатор опять замирает над микроскопом.

О р д и н а т о р. Еще более ранний.

Процедура повторяется.

О р д и н а т о р. И самый последний.

Молодой врач снова заменяет препарат.

О р д и н а т о р. Взгляните.

Теперь врач склоняется над окуляром. Ординатор меняет препараты, всякий раз сообщая, какой кладет.

О р д и н а т о р. Две недели назад. Неделя. Самый свежий.

Молодой врач поднимает взгляд. Вокруг глаза у него отпечатался ободок окуляра.

В р а ч. Вы нас всегда учили...

О р д и н а т о р. Оставьте... Что вы думаете?

В р а ч. Прогрессирует.

Ординатор кивает — он думает так же.


18


У гинеколога вид мужчины, видавшего немало женщин — не только в клинике. Закончив осмотр, он разглядывает Дороту.

Г и н е к о л о г. Прекрасно. Можете сойти.

Дорота не шевелится.

Д о р о т а. Мне необходимо сделать аборт, доктор. Я пришла договориться.

Г и н е к о л о г. От такой прелести хотите избавиться?

Д о р о т а. От такой прелести.

Гинеколог раскрывает блокнот, ищет свободное место.

Г и н е к о л о г. Вы у меня бывали?

Д о р о т а. Первый раз.

Г и н е к о л о г. Послезавтра. Фамилия?

Д о р о т а. Геллер. Дорота.

Г и н е к о л о г. Красивое имя.


19


Дорота в холле гостиницы «Европейская». Озирается. Мужчина в очках, лет тридцати пяти, отставляет чашечку кофе, встает.

Д о р о т а. Это вы?

Человек в очках. Я... Здравствуйте. Витек мне говорил...

Достает конверт и пакетик в цветной бумаге.

Д о р о т а. Когда вы прилетели?

Человек в очках. Ночью. Он просил, чтобы я вам о нем рассказал.

Д о р о т а. Рассказывайте.

Человек в очках. Концерт уже был. Он не может до вас дозвониться. Просил меня сказать... Он попытается сегодня ночью... На концерте был полный зал...

Д о р о т а. Знаю.

Разговор не клеится.

Человек в очках. Вот и все. У вас есть ключи от его квартиры...

Д о р о т а. Да.

Человек в очках. Он просил, чтобы вы забрали оттуда ноты. Они на рояле, несколько листов в зеленой обложке. Вот и все.


20


Дорота в квартире Витека. Открывает рояль, легонько ударяет пальцем по клавишам. Закрывает укрышку, но музыка не умолкает. Она будет слышна на протяжении всей сцены. Квартира представляет собой одну большую комнату — все перегородки сняты. Видно, что Витек уезжал в спешке — кровать не застлана, везде разбросаны вещи. Дорота подходит к висящему на плечиках пиджаку. Всовывает руку в рукав, прижимается к нему. Потом идет в ванную, зажигает свет. На зеркале губной помадой написано: «Встала раньше. В девять у филармонии. Дорота». В середине буквы «о» в слове «Дорота» нарисовано улыбающееся солнышко. Дорота тоже улыбается, возвращается к роялю и кладет на лежащие там ноты в зеленой обложке письмо и яркий пакетик.


21


Пани Бася улыбается с порога — но не так, как обычно.

О р д и н а т о р. Добрый день, пани Барбара.

Смотрит на нее внимательно.

О р д и н а т о р. Что случилось, пани Барбара?

П а н и Б а с я. Купила...

О р д и н а т о р. Купили!

П а н и Б а с я. Да, по объявлению, которое вы отметили...

О р д и н а т о р. Почему не надели? Надо же показать...

П а н и Б а с я. Красивое. Я его, наверное, не стану носить. Жалко... Знаете, какие сейчас люди. Снимут, и не заметишь.

О р д и н а т о р. Рассказывайте.

Пани Бася показывает.

П а ни Б а с я. Длинное, черное... будто на меня сшито... а воротник... ну в точности, как я хотела...

О р д и н а т о р. Сколько отдали? Мне-то можно сказать...

Пани Бася смеется — теперь уже от всей души; она счастлива.

П а н и Б а с я. Все, пан ординатор. Все, что скопила за тридцать лет.

Она уже успела переодеться, достала из сумки отвертку и теперь стоит у балконной двери, выкручивая болты из оконных рам. На одном окне висят рентгеновские снимки. Ординатор подходит к ним и — в который уже раз - внимательно рассматривает.

Когда пани Бася приближается со своей отверткой, перевешивает снимки так, чтобы они ей не мешали.

П а н и Б а с я. Вы уже и дома работаете?

О р д и н а т о р. Да... Люди все время спрашивают, сколько им осталось жить...

П а н и Б а с я. И вы говорите?

О р д и н а т о р. Не говорю... Я ведь не знаю...

Пани Бася отрывается от работы и сообщает, понизив голос, точно открывая великую тайну.

П а н и Б а с я. Я б хотела умереть сразу.

Ординатор отвечает таким же серьезным, заговорщическим тоном.

О р д и н а т о р. Боитесь?

П а н и Б а с я. Кто ж не боится. Но я, пан доктор... Пока жива, окна у меня всегда будут сверкать.

Ординатор прячет рентгеновские снимки в портфель. В кухне насыпает в стаканы кофе, заливает кипятком. Пани Бася стоит на пороге, вытирая фартуком руки. Оба садятся, пьют кофе, как всегда маленькими глотками, чтоб не обжечься. После минутного молчания пани Бася напоминает.

П а н и Б а с я. Вы надели кашне...


О р д и н а т о р. Кашне... да. Сегодня, пани Бася, рассказ будет недолгий. Надел кашне и пошел на работу, в больницу. Приходит человек и говорит: есть приказ, сегодня ночью переброска в Англию. Я позвонил домой, она спала. Подошел отец, сказал: она спит, поэтому я так тихо говорю. Я спрашиваю: а дети? Все в порядке. Я с ними играл, и девочка от смеха описалась, а малыш проснулся голодный, я его покормил, и теперь он калякает по-своему. Я засмеялся: и о чем же калякает? Видно, он ему приставил трубку, потому что я услышал: гу... гуу... Это было в одиннадцать. В двенадцать я отпросился с работы. Поехал домой, а дома уже не было.

Пани Бася застывает, не донеся стакан до рта.

П а н и Б а ся. Это тогда, значит?..


О р д и н а т о р. Тогда, пани Бася. На том месте, где стоял наш дом, была яма. Тогда. В тот самый день, в начале первого.


22


Д о р о т а (за кадром). Квартира Анджея и Дороты Геллер. Вы говорите с автоответчиком. После сигнала сообщите, что вы хотели сказать. У вас есть полминуты.

Как обычно, короткий электронный сигнал. Голос Витека — отчетливый, как будто Витек рядом, хотя он очень далеко.

В и т е к (за кадром). Дорота, возьми трубку. Ты ведь дома?.

Дорота поднимает трубку. Ночь.

В и т е к (за кадром). Дорота... Я звоню уже который день...

Д о р о та. Меня не было.

В и т ек (за кадром). Ты получила паспорт?

Д о р о т а. Получила... Но... он мне не понадобится.

В и т е к (за кадром). Почему?

Дорота молчит.

В и т е к (за кадром). Дорота! Почему? Как Анджей?

Д о р о т а. Плохо. Очень плохо.

В и т е к (за кадром). Почему не понадобится паспорт?

Д о р о т а. Я иду на аборт.

В и т е к (за кадром). Что ты сказала?

Д о р о т а. Завтра я иду делать аборт.

Теперь молчит Витек.

Д о р о т а. Понял?

В и т е к (за кадром). Да. Дорота, если ты это сделаешь, а Анджей умрет... мы не сможем быть вместе.

Д о р о т а. Знаю.

Опять тишина.

Д о р о т а. Этот разговор тебе будет стоить кучу денег.

В и т е к (за кадром). Я хочу, чтобы ты была со мной.

Д о р о т а. Попроси кого-нибудь привезти тебе ноты...

В и т е к (за кадром). Да. Я хочу... Я тебя люблю.

Дорота вешает трубку. Вырывает телефонный шнур из розетки и обнимает руками подушку.


23


В комнате, заставленной канцелярскими шкафами со множеством ящичков, принимает посетителей блондинка средних лет.

Д о р о т а. Я хочу вернуть паспорт.

Б л о н д и н к а. Фамилия.

Д о р о т а. Дорота Геллер.

Блондинка выдвигает один из ящичков, без труда находит удостоверение личности Дороты и с удивлением смотрит на приколотый к нему квиток.

Б л о н д и н к а. Вы несколько дней назад получали. В Штаты.

Д о р о т а. Да.

Б л о н д и н к а. Пока не обязательно отдавать. Даже если поездка откладывается.

Д о р о т а. Она не откладывается. Я никуда не еду.


24


Ординатор проводит у себя в кабинете совещание.

О р д и н а т о р. ...по этому поводу я тоже не скажу ничего утешительного. Чтобы вывести тараканов надо на несколько дней освободить все палаты, чего мы сделать не можем. Так что придется еще по крайней мере год жить...

На пороге появляется секретарша, говорит шепотом.

С е к р е т а р ш а. Эта дама, она уже приходила... Геллер...

О р д и н а т о р. Впустите.

Секретарша выходит из кабинета, а ординатор возвращается к прерванной теме борьбы с тараканами.


25


С е к р е т а р ш а. Пан ординатор сказал: только в порядке исключения.

Открывает стеклянную дверь, ведущую из отделения в коридор, и впускает Дороту. Дверь палаты № 12, как мы помним, тоже наполовину застеклена. Дорота подходит к этой двери, смотрит через стекло палату. У Анджея волосы слиплись от пота, щеки еще больше ввалились. Резиновые шланги капельницы, маленький лоток, в который Анджей поминутно, не открывая глаз, сплевывает. Невдалеке от Дороты в коридоре стоит — не замеченный ею — молодой мужчина в чем-то белом, похожем на врачебный халат. Внимательно смотрит то на Дороту, то на Анджея. Его лицо нам знакомо. Может быть, мы уже видели в этом сериале, может быть, где-то еще. Возможно, каждый из нас когда-нибудь видел это лицо... Дорота садится возле Анджея. Наклоняется к нему.

Д о р о т а. Анджей. Ты меня слышишь?

Искаженное от боли лицо Анджея разглаживается — больше ничто не указывает, что он услышал Дороту.

Д о р о т а. Слышишь?

Говорит тихо, но очень отчетливо, разделяя слова.

Д о р о т а. Я — очень — тебя люблю.

Трудно сказать, понимает ли что-нибудь Анджей. Его лицо снова искривляет гримаса боли. Дорота гладит мокрые волосы. Ей хочется, чтобы Анджей — даже если ее не слышит — знал, что она рядом.


Молодой мужчина в белом по-прежнему смотрит в палату сквозь стеклянную дверь. Смотрит на Анджея, который сейчас не ЗДЕСЬ и не ТАМ. Дорота убирает упавшую на лоб мужа прядь волос и выходит из палаты, а Анджей разглядывает мир: облупленную спинку кровати, на которую — неизвестно откуда — капает вода. Теперь она густая, плотная, как прозрачная ртуть. Капли разбиваются о спинку с неожиданной силой...


26


Дорота бесцеремонно проходит через комнату секретарши и резко открывает дверь в кабинет. Ординатор умолкает на полуслове, секретарша вскакивает с сознанием допущенной оплошности. Ординатор обращается вначале к ней.

О р д и н а т о р. Оставьте нас.

Д о р о т а. Не надо, я на секунду.

Смотрит ординатору в глаза.

Д о р о т а. Вы отказались вынести приговор моему мужу. Но я не хочу, чтобы ваша совесть была спокойна. Вы вынесли приговор моему ребенку.

Ординатор снова обращается к секретарше.

О р д и н а т о р. Оставьте нас, я же просил.

Д о р о т а. Через час я иду к врачу.

О р д и н а т о р. Не делайте этого.

Дорота останавливается.

Д о р о т а. Что?

О р д и н а т о р. Не делайте этого.

Ординатору трудно произнести то, что он решил сказать.

О р д и н а т о р. Он умрет.

Д о р о т а. Откуда вы знаете?

О р д и н а т о р. Каждый день новые метастазы. Шансов нет.

Д о р о т а. Поклянитесь.

Ординатор молчит.

Д о р о т а. Поклянитесь!

О р д и н а т о р. Бог мне свидетель!

Дороту отпускает напряжение. Лицо ее почти спокойно. Она идет к двери, но уже далеко не столь решительно. Ординатор окликает ее у самого порога.

О р д и н а т о р. Простите...

Дорота оборачивается.

О р д и н а т о р. Вы, если не ошибаюсь, выступаете в филармонии?

Д о р о т а. Выступаю.

О р д и н а т о р. Мне бы хотелось как-нибудь послушать...

Дорота пристально на него смотрит и медленно закрывает за собой дверь.


27


Сумерки. Дорота в своей квартире стоит у окна. Смотрит в пространство. Позади нее — мрак неосвещенного жилья.

К окну своей оранжереи, освещенной раскаленной докрасна спиралью электрокамина, подходит ординатор и, как Дорота, смотрит вдаль.


Лицо Анджея бледно. Слышен негромкий звук — звон? Жужжанье? Анджей приподнимает веки. В стакане с остатками компота барахтается пчела. В какой-то момент жужжанье смолкает. Пчела медленно карабкается вверх по стеклу. Добравшись до края стакана, отряхивает крылышки и улетает.


28


Зал филармонии, концерт. Дорота, поглощенная игрой, среди скрипачей. Среди публики — ординатор. Вслушиваясь в прекрасную, превосходно исполняемую музыку, светлую и гармоничную, смотрит на Дороту. Больше ничего не происходит — музыка заполняет зал, а потом умолкает. Дорота отрывает смычок от скрипки.


29


Ночью кабинет ординатора утрачивает свой сухой деловой облик. В небольшой круг света от лампы на письменном столе попадают только ближайшие предметы. Ординатор дремлет, откинув голову на спинку кресла. Судя по разложенным перед ним бумагам, результатам анализов, историям болезней, он заснул за работой. Его будит негромкий стук в дверь.

О р д и н а т о р. Войдите.

Дверь приоткрывается. На пороге Анджей. Он по-прежнему очень худ и бледен, однако жив и стоит в дверях. Мы впервые слышим его низкий голос.

А н д ж е й. Можно?

О р д и н а т о р. Прошу.

А н д ж е й. Вы спали...

О р д и н а т о р. Вздремнул. Заходите...

Анджей пока еще чувствует себя неуверенно, передвигается осторожно, опирается о кресло.

А н д ж е й. Не могу спать...

О р д и н а т о р. Садитесь.

А н д ж ей. Я хотел вас поблагодарить.

О р д и н а т о р. Не за что. В вашем случае, правда, не за что.

А н д ж е й. Я не верил...

О р д и н а т о р. Я тоже. Обследования, анализы, снимки — все указывало на... Видите, в очередной раз выяснилось, что мы очень мало знаем.

А н д ж ей. Я возвращаюсь оттуда... Да?

О р д и н а т о р. Да.


А н д ж е й. Мне казалось, что мир распадается. Все становилось причудливым, безобразным... Будто кто-то умышленно уродовал мир, чтобы мне было легче, чтобы я о нем не жалел...

О р д и н а т о р. А сейчас? Покрасивее стал?

А н д ж е й. Нет... Но я могу прикоснуться к столу. Он гораздо прочнее... Более реальный.

Анджей дотрагивается до стола, уже изрядно потрепанного жизнью — выщербленного, потрескавшегося. Надо быть в особом состоянии духа, чтобы назвать его «прочным». Анджею как будто неловко за свои слова. Он соединяет ладони, шевелит пальцами, смотрит на них.

А н д ж е й. К тому же... знаете...

Ординатор терпеливо ждет.

А н д ж е й. ...у нас будет ребенок.

Поднимает улыбающийся взгляд. Ординатор готов разделить его чувства.

О р д и н а т о р. Я очень рад... пан Анджей.


Перевод с польского Ксении Старосельской

"Декалог". Фильм третий / Kieslowski, "Decalogue Three", screen script

Фильм в журнале // Искусство кино, №5 1993

Сканирование и spellcheck - Е. Кузьмина


Авторы сценария Кшиштоф Песевич, Кшиштоф Кесьлёвский.

Оператор Петр Собочиньский (Piotr Sobociński).

Художник Халина Добровольска.

Композитор Збигнев Прейснер.

Звукооператор Никодем Вольк-Ланевский.

В ролях: Мария Пакульнис /Maria Pakulnis (Эва), Даниэль Ольбрыхский/Daniel Olbrychski (Януш), Иоанна Щеповска/Joanna Szczepowska (жена Януша), Кристина Дрочоцка /Krystyna Drochocka (тётя Эвы), Артур Барчиш /Artur Barciś (водитель трамвая). 

Польское телевидение (Варшава), «Sender Freies» (Берлин). 1989.


1


Зимний снежный вечер. На растущей перед домом елке горят разноцветные лампочки. Издалека — из радиоприемников, из квартир — доносится пенье колядок. Окна ярко освещены, за занавесками видны фонарики на елках. В перспективе улицы пьяный волочит по снегу явно запоздавшую рождественскую елочку — ему страшно хочется доставить ее домой. Проходит мимо машины с зеленым огоньком. Это белый «фиат»-такси; внутри Януш, мужчина лет сорока, приклеивает себе белую бороду из ваты. Вылезает из машины, выворачивает светлую дубленку мехом наружу, подпоясывается, надевает на голову красную шапку. Захлопывает дверцу, достает из багажника большой мешок, вероятно, с подарками, закидывает его за спину и идет к длинному дому, в котором живут все наши старые и будущие знакомцы.


2


Януш в наряде Деда Мороза с трудом нажимает кнопку лифта. Лифт спускается быстро — видимо, был недалеко; из него выходит известный нам по первой новелле Кшиштоф и придерживает Янушу дверь.

Я н у ш. С Рождеством.

К ш и ш т о ф. С Рождеством. Я вас не узнал.


Смотрит Янушу вслед; его взгляд будет понятен тем, кто помнит о недавней трагедии на пруду [Декалог, фильм первый]. Януш этого взгляда не замечает и про трагедию не помнит; поправив бороду, он звонит в дверь своей квартиры. На вопрос: «Кто там?» — отвечает грубым голосом.

Я н у ш. Дед Мороз.


3


Восхищенные и испуганные дети прячутся за мамину спину. За происходящим довольно неодобрительно наблюдает теща Януша, интеллигентная дама лет шестидесяти. Жене Януша тридцать пять лет; это замученная жизнью — а быть может, мужем — блондинка. Януш — Дед Мороз усаживается на заранее приготовленный стул.


Я н у ш. Есть здесь какие-нибудь дети? Мне говорили, тут живут девочка Кася и мальчик Антось. Кася, кажется, очень смелая?..

Трехлетняя девочка вылезает из-за материнской спины.

Я н у ш. Ты Кася, да? Я слыхал, ты сочинила для Деда Мороза стишок?

К а с я. Дед Мороз, красный нос.

Все смеются. Дед Мороз добродушно гудит не своим голосом.

Я н у ш. А Антось? Ты сегодня сделал какое-нибудь доброе дело?


Мама наклоняется к мальчику и что-то шепчет ему на ухо. Антось слушает, а сам не спускает глаз с хорошо знакомых часов, высовывающихся из-под рукава тулупа. Не отрывая от них взгляда, говорит коротко.

А н т о с ь. Я смолол мак.

Януш развязывает мешок и начинает раздавать подарки. С подчеркнутой торжественностью читает прикрепленные к сверткам записки. Каждый получает помногу маленьких и больших пакетов. Прочитав на длинном, чуть ли не метровом футляре «Мама», Януш вручает его жене. Все восхищенно рассматривают и обсуждают подарки. Януш, воспользовавшись суматохой, прокрадывается в ванную. Срывает приклеенную бороду. Только теперь мы видим, какой он: вспотевший, задумчивый, грустный – скинувший маску шут. Тихий стук в дверь. На пороге жена с недоверчивой улыбкой на лице и лыжными палками хорошей фирмы в руках.

Ж е н а. Спасибо. Ты в самом деле думаешь, что мы поедем?

Я н у ш. Постараемся.

Жена входит в ванную, норовя держаться к мужу поближе, помогает ему вытирать пот, срывать остатки ваты.

Ж е н а. Ты очень хороший. Правда.

Януш не отвечает на ласку. Не отстраняется, но и не приближается.

Ж е н а. Спасибо.

Януш остается один. Смотрит в зеркало. Из зеркала на него глядит лицо человека, потрепанного жизнью.


4


Семья Януша поет колядки; жена зажигает бенгальские огни; из кухни доносится голос Януша, пытающегося присоединиться к семейному хору. Гора грязной посуды перед ним постепенно уменьшается. В кухню входит жена.

Ж е н а. Кася засыпает.

Я н у ш. Мы же договорились...

Бросает посуду, идет в комнату, наклоняется к девочке и нежно касается ее щеки.

Я н у ш. Спишь?

К а с я: Нет. Мы ведь идем в костел, правда?

Я н у ш. Да.

К а с я. Ты меня понесешь?

Я н у ш. Пошли, помоем посуду.

Кася большим усилием воли заставляет себя встать и вскарабкивается отцу на руки.

К а с я. Знаешь, я не умею петь.

Януш дает девочке полотенце, несколько больших мокрых ложек и показывает, как надо вытирать праздничное столовое серебро.


5


Рождественская месса. Люди, вертеп, елки, фонарики. Праздничные спокойные лица. Януш с дочкой на руках и остальные члены семьи.

К с е н д з (за кадром). ...эти радостные дни, которые вы проведете со своими близкими, должны быть днями семейного счастья. В общественной жизни сейчас счастье нелегко обрести — тем больше любви и добра надо искать среди самых близких...

Янушу что-то мешает сосредоточиться. Впереди, человек через десять от себя, он замечает фигуру и профиль темноволосой женщины. Смотрит в ту сторону. Почувствовав на себе взгляд, а может, случайно, женщина поворачивается спиной.

К с е н д з (за кадром). ...каждый день, и сегодня особенно, нужно думать о других с любовью и ответственностью. Не допускайте, чтобы нетронутые приборы на ваших столах превратились в символ. Сегодня надо радоваться всем вместе. Мы должны найти в наших сердцах место для страждущих, покинутых и одиноких.

Януш снова смотрит на то место, где минуту назад видел темноволосую женщину. Женщины там уже нет. Рядом колонна, возможно, она ее заслонила. Януш вертит головой, пытается сообразить, действительно ли увидел знакомое лицо или ему только показалось.


6


Среди возвращающихся с рождественской службы людей — Януш с семьей. Кася спит у отца на руках. Расшалившийся Антек катится по замерзшей луже. Януш тоже разгоняется и, несмотря на то, что держит Касю, умудряется проехать дальше, чем сын. Жена бережно ведет мать по скользкому тротуару. У самого подъезда Януш вдруг о чем-то вспоминает.


Я н у ш. Шампанское! Возьми. (Передает жене девочку и бежит к своему белому такси.) Заморозилось!

Возвращается с бутылкой, и все вместе скрываются в подъезде.


7


Садятся в лифт; Януш на мгновение замирает. За стеклянной дверью подъезда он видит силуэт темноволосой женщины из костела.


8


Януш расставляет на подносе высокие рюмки и принимается открывать шампанское. Услышав, что в передней запирают дверь, быстро выдергивает телефонный шнур из розетки. То же проделывает со вторым аппаратом в кухне. Потом, уже спокойно, устанавливает горлышко бутылки под определенным углом, наполняет рюмки и вносит поднос в комнату. Раздает рюмки. Целует мать жены, целует жену.

Я н у ш. Еще раз с праздником.


Эту трогательную семейную сцену прерывает неприятный, пронзительный звонок домофона. Януш напрягается, но в следующую секунду изображает на лице удивление: кто бы это мог быть? Поднимает трубку.

Я н у ш. Да. Я слушаю.

Жена стоит в дверях. Она встревожена. Януш вешает трубку. Молчит. Собирается с мыслями.

Я н у ш. Не знаю... Не разобрал. Вроде кто-то крутится возле машины...

Выбегает из квартиры.


9


Януш выскакивает из подъезда. Озирается. Пусто. Ежась от холода, идет обратно, но вдруг слышит позади треск зажегшейся спички. Прямо за его спиной стоит та самая женщина. У нее темные волосы, черные выразительные глаза и большой рот. При свете спички черты кажутся более резкими, чем на самом деле. С минуту оба смотрят друг на друга. Спичка гаснет.

Э в а. Опять ты меня не поздравил.

Я н у ш (со сдерживаемой яростью). Что тебе нужно?

Эва молчит.

Я н у ш. Сегодня Сочельник. Скажи, что тебе от меня нужно.


Из глаз Эвы медленно катятся слезы. Она не заслоняет руками лица, не всхлипывает — просто по ее щекам одна за другой скатываются слезинки.

Я н у ш. Шантажируешь...

Э в а. Эдвард пропал.

Я н у ш. Эдвард?

Эва кивает. Слезы по-прежнему текут по ее лицу.

Я н у ш. Не плачь...

Берет ее лицо в ладони, но Эва никак не реагирует, видно, не испытывает нужды в сантиментах. Закрывает глаза и произносит скороговоркой.

Э в а. Утром ушел и не вернулся. Надо его поискать.

Я н у ш. Сочельник.

Э в а. Извини.

Отстраняется и уходит.

Я н у ш. Эва! Я поеду с тобой.

Э в а. Что ты сказал дома?

Я н у ш. Что кто-то крутится возле машины.

Э в а. Дай ключи.

На лице ее уже нету слез. Берет ключи.

Э в а. Я буду ждать за углом.

Подходит к «фиату» Януша, заводит мотор и уезжает.


10


Перед входом в квартиру Януш на секунду приостанавливается. Короткая подготовка: он хочет выглядеть, как человек, у которого украли машину. Резко открывает дверь, стремительно вбегает в комнату.

Я н у ш. Угнали. Кажется, поехали по Вислостраде.

Жена с матерью смотрят на него из-за стола.

Януш. Попробую поймать такси. Позвоните в милицию.

Ж е н а. Может, не стоит..

Я н у ш. Она нас кормит.


11


Януш бегом пересекает площадь перед домом. За поворотом его ждет «фиат». Эва сидит спереди, рядом с местом водителя.

Я н у ш. Ты была на мессе?

Э в а. Нет.

Я н у ш. Я тебя видел.

Э в а. Я искала его у знакомых и в милиции.

Януш хочет погладить ее по лицу. Эва уклоняется,

Э в а. Не трогай меня. Мне нужна не жалость, а помощь.

Я н у ш. Куда ехать?

Э в а. Куда б ты поехал, если бы у тебя пропала жена?

Я н у ш. В больницу.

Э в а. Давай на Брацкую. Она сегодня дежурная.


12


На перекрестке Януш притормаживает — дорогу им пересекает праздничный поезд: за легковой машиной несколько саней; сидящие в них люди размахивают факелами и воздушными шарами, приветствуя тех, кто их пропускает.

Я н у ш. Я выпил шампанского.

Эва достает из сумки пригоршню кофейных зерен.

Э в а. Пожуй. Ну что ты стоишь? Можешь жевать на ходу.


13


В приёмном покое пусто. Слабо освещенные коридоры, запертые двери. Януш безуспешно дергает одну за другой дверные ручки.

Я н у ш. И это дежурная больница?

Э в а. Если хочешь мне помочь, не мешай. А нет, отправляйся спать.

Обходит Януша и поднимается по лестнице. На втором этаже в коридор из какой-то комнаты пробивается полоска света. В кабинете врача на столе елочка, играет радио, врач, откинув назад голову, спит. Януш стучит в дверной косяк.

Я н у ш. Вы дежурите?

Врач, не меняя положения, открывает усталые глаза.

В р а ч. Я вчера дежурил.

Э в а. Наверно, я ошиблась.

Я н у ш. А сегодня?

Врач молча поднимает телефонную трубку. В ожидании ответа смотрит на Януша.

В р а ч. Кто пропал?

Я н у ш. Муж.

В р а ч. Ваш?

Э в а. Мой.

В р а ч. Случается. Особенно в праздники. (В трубку.) Юрек? (Эве.) Фамилия?

Э в а. Гарус.

В р а ч (в трубку). Гарус... возраст?

Э в а. Тридцать восемь.

В р а ч. Гарус, тридцать восемь... Гражданочка тут у меня, ищет мужа. С которого часа он у вас? (Эве) Давно ушел?

Э в а. В полдень.

В р а ч. Не он. Пока. (Кладет трубку.) Привезли одного, без ног. Несчастный случай. Около одиннадцати.

Э в а. Пойдем.

Януш с порога оборачивается.

Я н у ш. Погасить вас свет?

Врач не отвечает - он спит, как и раньше, откинув назад голову.

Э в а. Пьяные все.

Я н у ш. Просто устал. Ты уверена, что он ушел в полдень?

Э в а. Я пошла в магазин. Когда вернулась в двенадцать, его уже не было.

Я н у ш. Поехали.


14


Машина сворачивает с Пенкной в Уяздовские аллеи. Когда она проезжает мимо Дома актера, Эва замечает что-то за окном.

Э в а. Остановись.

Ведет Януша к припаркованному перед клубом маленькому «фиату». Приглядывается.

Э в а. Его машина.

Я н у ш. У тебя есть второй ключ?

Эва вынимает из сумки ключи. Они открывают машину. На переднем сиденье лежит шарф. Эва нерешительно держит его в руке.

Я н у ш. Положи. Вернется, замерзнет.

Э в а. Без ног ему трудно будет вернуться.

Януш с силой захлопывает дверцу «фиата».

Я н у ш. Запри.

Э в а. Положи ему какой-нибудь бутерброд. Вдруг он вернется голодный.

Я н у ш. Это же смешно.

Э в а. А может быть еще смешнее. Мы можем улечься в постель в гостинице, ты можешь позвонить ему и сказать, в каком мы номере, он может...

Я н у ш. Я ему не звонил.

Э в а. Звонил. Ты хотел со всем этим покончить, вернуться домой и жить спокойно. Ты звонил.

Я н у ш. Не звонил я!

Э в а. Он мне сказал. Правда, ты не представился.

Я н у ш. Эва, сука, я не звонил!

Э в а. Нет? Ну что ж. В больницу на Праге, пожалуйста.


15


Белый «фиат»-такси подъезжает к больнице на Праге.


16


Врач ведет Эву и Януша по длинному пустому закругляющемуся коридору. Из маленького окошечка высовывается старик.

В р а ч II. К этому, который без ног.

Э в а. Посмотри сам. Я не могу.

Януш идет следом за стариком. В помещении они останавливаются возле одного из металлических столов, и старик откидывает простыню. Лицо лежащего на столе мужчины изрезано, длинные зубы оскалены в жутковатой гримасе.

С т а р и к. Этот, пан редактор?

Я н у ш. Не знаю.

С т а р и к. Вы писали про нас, когда я еще работал на железной дороге. Давно я вас не видел, не читал...

Я н у ш. Точно.

С т а р и к. Это что же такое делается...

Януш возвращается к Эве, ведет ее за собой, опять комната с металлическими столами, опять старик отдергивает простыню... Эва смотрит, как загипнотизированная, подходит ближе. Януш со стариком переглядываются, Эва внезапно отворачивается и прячет лицо у Януша на груди.

Я н у ш. Эвуня... ну...

Старик деликатно выходит. Януш пытается прикрыть труп, но Эва поднимает спокойное лице без единой слезинки.


Э в а. Не закрывай. Это не он. Я б хотела, чтобы это был он. Или ты. Чтоб это было твое лицо и твои зубы. (Достает сигарету и закуривает; руки у нее не дрожат.) Ты мне как-то приснился со свернутой шеей... с вывалившимся языком... Чудесный сон... (Поворачивается к человеку на столе.) Интересно, кого он порадует.

Я н у ш. Хочешь дальше искать?

Э в а. Да.

Я н у ш. Может быть, он вернулся?

Э в а. Может, вернулся.


17


Опять улицы. Издалека видны милиционеры, остановившие «трабант».

Э в а. Милиция. Ты на краденой машине.

Януш замедляет ход, а когда милиционеры и «трабант» остаются позади, жмет на газ.


Я н у ш. Держись.

Сзади появляется мерцающий синий огонек. Машина Януша с трудом вписывается в повороты Маршалковской, проскакивает мимо весело сверкающей уличной елки. Следом несется милицейский «полонез» с включенной мигалкой. Януш сворачивает вниз, «полонез» за ним.

Э в а. Документы у тебя с собой? Притормози.

Милиция догоняет их в туннеле трассы Восток — Запад. Два милиционера подбегают к «фиату» разных сторон.

М и л и ц и о н е р. Выходите. Руки на крышу.

Януш вылезает из машины. Эва с улыбкой кладет руки на крышу. Милиционеры быстро, сноровисто обыскивают их и позволяют опустить руки.

М и л и ц и о н е р. Это ваша машина?

Януш вынимает документы. Милиционер читает, поглядывая то на Януша, то на Эву, и передает второму, который изучает их столь же внимательно.

М и л и ц и о н е р. К нам поступило заявление о краже автомобиля.

Э в а. Мы его нашли. Брошенным на Вислостраде.

Милиционер возвращает документы.

М и л и ц и о н е р. Пили?

Я н у ш. Не успел.

М и л и ц и о н е р. Слишком быстро ездите. С Рождеством.

Козырнув, милиционеры уезжают. Эва улыбается Янушу.

Э в а. Спокойно... Попробуем еще. Согласен?

Я н у ш. Пристегнешься?

Эва отрицательно мотает головой. Януш заводит мотор, удобно усаживается и осторожно съезжает с бровки тротуара на мостовую. Прибавляет скорость. В районе моста через Вислу он уже делает добрых сто километров в час. По мосту со стороны Праги движется трамвай. Януш, не снижая скорости, въезжает на рельсы, по которым идет трамвай, мотор ревет на полных оборотах, огни трамвая стремительно надвигаются, Эва молча смотрит перед собой широко открытыми спокойными глазами. Водитель трамвая молод, светловолос. Такие, как у него, лица легко запоминаются. Освещенный фарами мчащейся на него машины, невозмутимо ведет трамвай.


Автомобиль приближается, водитель трамвая — совсем белый в ярком свете фар «фиата» — слегка улыбается. В последнюю секунду Януш сворачивает, машина чуть не задевает трамвай, ее заносит, она долго скользит, сметая на пути снег, вздымая облака снежной пыли, и, наконец, замирает под углом к трамвайной остановке.

Я н у ш. Хватит?

Эва медленно качает головой — нет, не хватит.


18


Эва живет в квартале невысоких домов. Стоянка забита машинами, Януш долго ищет свободное место. Выходит первым, озирается по сторонам.

Я н у ш. Нету вашей машины.

Эва, ничего не говоря, выходит. Януш еще раз осматривается, и внезапно ему приходит в голову какая-то мысль.

Я н у ш. Не мог он утром оставить машину перед клубом. Снег пошел после обеда, а машина была чистая.

Эва смотрит на него вопросительно.

Я н у ш. На крыше не было снега. Вот такой шапки. А снегопад начался около пяти.

Э в а. Может, он приехал позже.

Я н у ш. В Сочельник клуб в два закрывается.

Э в а. Не знаю. Если он дома, вряд ли нам стоит заходить вместе. Подожди. Если его нет, я выйду на балкон. А не выйду, через несколько минут уедешь.

Эва уходит. Януш кричит ей вдогонку.

Я н у ш. Эва! Если он дома, тогда до свиданья!

Эва поднимает руку и машет в знак прощанья. Януш садится в машину и опускает голову на руки; это движение должно означать: а что я тут, собственно, делаю?


19


Войдя в дом, Эва идет к телефону. Пригибается, чтобы Януш снизу не мог ее видеть. Набирает короткий трехзначный номер.

Ж е н с к и й г о л ос (за кадром). «Скорая помощь», слушаю вас.

Э в а. Несчастный случай. Мужчине плохо. Лежит на остановке.

Ж е н с к и й г о л о с (за кадром). Адрес?

Э в а. Угол Валбжихской и Пулавской, остановка в направлении к центру.

Ж е н с к и й г о л о с (за кадром). Не пьяный?

Э в а. Нет. Мы взяли документы. Женский голос (за кадром). Фамилия? Эва. Эдвард Гарус. Год рождения 1949. Женский голос (за кадром). Кто звонит?

Эва смотрит на лежащую на табурете «Политику». Читает подпись под статьей.

Э в а. Анна Татаркевич.

Женский голос (за кадром). Приняла.

Эва кладет трубку и только после этого зажигает в комнате свет. На столе два прибора, бутылка вина, еловая ветка в вазе. Эва выходит на балкон и смотрит, как Януш вылезает из машины и идет к дому. Оглядывает комнату. Быстро подходит к шкафу, достает из него чемодан, из чемодана — мужское пальто, которое вешает на вешалку в передней. В ванной кладет в стаканчик вторую зубную щетку. Вынимает из аптечки бритву и старый облезлый помазок. Намыливает помазок, стряхивает пену под краном. В этот момент раздается звонок в дверь. Эва открывает, Януш, не снимая куртки, неуверенно входит в квартиру. Эва смотрит на него с некоторым любопытством.

Э в а. Не разденешься?

Я н у ш. Я замерз.

Э в а. Хочешь чаю?

Я н у ш. Давай.

Эва ставит на плиту чайник, садится, подпирает голову руками и выжидательно смотрит на Януша.


Я н у ш. Послушай... Я не звонил... Три года прошло... Не звонил я, это какая-то ерунда...

Если бы Януш взглянул на Эву, он бы заметил на ее лице тень улыбки, но он на нее не смотрит.

Я н у ш. Для меня это было важно... Если хочешь знать правду... ты была... я тебя любил. Собирался все изменить...

Нехорошо было бы, если б мы уловили оттенок цинизма в этом подобии улыбки на лице Эвы, но, кто знает, может, так оно и есть.

Я н у ш. Когда мы одевались, а он стоял, отвернувшись... Не очень-то было приятно... Ты на меня даже не посмотрела. Я взял тебя за руку, но ты ее вырвала. Потом он сказал, что если мы уже оделись, ты можешь выбирать: уйти или остаться, и ты ушла следом за ним... Я это говорю, потому что ты, наверно, не помнишь, как было.

Э в а. Неужели так было? Мы ушли?

Я н у ш. Нет, не так. Он добавил, что ты можешь с ним уйти, если мы больше не будем встречаться.

Э в а. Так было?

Я н у ш. Ты сказала: «Я и не собираюсь». А я сказал: «Согласен». Вот как было.

Эва, высвободив руки из-под подбородка, протягивает их к Янушу.

Э в а. Бедный... Дай руку.

Януш подает руку, Эва нежно ее гладит. Януш отвечает тем же.

Э в а. Нелюбимый... непонятный... собирался все изменить...

Януш чувствует в голосе Эвы насмешку, хочет отнять руку, но Эва сжимает ее с неожиданной силой.

Э в а. Теперь ты любишь жену, правда?

Я н у ш. Я люблю детей.

Э в а. Ты приложил много усилий, чтобы все пошло на лад. И снова стал заботлив, предупредителен, не забываешь забирать белье из прачечной...

Эва впивается ногтями в ладонь Януша.

Я н у ш. Пусти.

Э в а. Ты думаешь, прибавишь газу и станешь мужчиной. Едва до меня дотронешься, как я кинусь задергивать занавески и в постель...

Во время этого короткого монолога Эва еще сильнее сжимает руку Януша.

Я н у ш. Пусти.

Э в а. С удовольствием. От тебя воняет бензином.

Януш растирает руку и невольно подносит ее к носу. Идет в ванную, Эва бежит за ним.

Э в а. Ты хоть раз задумался, что было, когда мы ушли? Попытался представить, как он на меня смотрел? Как себя вел со мной в постели? Представил?

Все это Эва говорит перед закрытой дверью ванной. В ванной Януш рассматривает зубные щетки, помазок, бритву. Раскручивает станок. Внутри старое, ржавое, давно не бывшее в употреблении лезвие. Эва продолжает кричать из-за двери.

Э в а. В постели! Слышишь?!

Януш пробует лезвие. Оно тупое, даже при некотором усилии не оставляет следа на коже. Януш собирает станок и кладет на место. Эва стучит в дверь, ненадолго умолкает, потом продолжает монолог уже спокойным бесстрастным голосом.

Э в а. С тех пор я ни разу с ним не спала. Слышишь?

Януш молчит, он не знает, как поступить. Эва тоже умолкает. С минуту оба стоят молча, затем Эва равнодушно спрашивает нормальным голосом.

Э в а. Что ты там делаешь?

Януш открывает дверь.

Я н у ш. Ничего. Руки мыл.

Эва возвращается в комнату и берет облатку.

Э в а. Сочельник. Нельзя врать, прости. У меня с ним все в порядке. С праздником! Желаю тебе всего самого доброго...

Отламывает кусочек облатки, дает Янушу, из его руки отламывает кусочек поменьше и кладет в рот, Януш делает то же самое и вспоминает о лезвии в бритве.

Я н у ш. Он отпустил бороду?

Э в а. Нет. С чего ты взял?

Пристально смотрит на Януша.

Э в а. Делимся облаткой... Забыли, зачем пришли... Поехали!

Я н у ш. Куда?

Э в а. В больницу скорой помощи, в милицию, на вокзал.

Надевает пальто, заматывает шею шарфом, входит в ванную и берет с полочки станок. Раскручивает его точно так же, как минуту назад Януш. Лезвие не стало острее. Закручивает бритву и спускает в унитазе воду. Когда шум стихает, слышит голос Януша, разговаривающего по телефону.

Я н у ш (за кадром). Больница скорой помощи? Я хотел узнать, не привозили ли к вам мужчину? Фамилия Гарус. Эдвард Гарус.

Эва напряженно прислушивается.

Я н у ш (за кадром). Тридцать восемь... сорок девятого года.

Минуту молчит, и Эва, чтобы не пропустить ни слова, прикладывает ухо к двери.

Я н у ш (за кадром). А у вас сведения со всей Варшавы?

Эва, поняв, что Януш не узнал того, чего бы ей хотелось, собирается выйти, но Януш внезапно повышает голос.

Я н у ш (за кадром). Заявление? И что?

Теперь Эва ждет спокойно. Слышит нетерпеливый стук в ванную, снова спускает воду и открывает дверь.

Я н у ш. Им сообщили. Я звонил на «скорую».

Э в а. Что сообщили?

Я н у ш. Он лежал на остановке на Пулавской. Когда они приехали, его уже не было.

Э в а. Как это?

Я н у ш. Не было. Они говорят, с алкашами такое сплошь и рядом. Советуют справиться в вытрезвителе.


20


Из-за подсевшего аккумулятора машина не заводится. Януш замечает на стоянке такси двух парней.

Я н у ш. Помогите, ребята.

П а р е н ь. А подбросите нас? На Прагу.

Я н у ш. Я спешу.

П а р е н ь. Тогда сам толкай.

Януш толкает «фиат», у него это плохо получается — масло загустело; наконец, на небольшом уклоне машина разгоняется, Эва отпускает сцепление, мотор работает. Януш вскакивает на ходу, Эва хочет уступить ему место, но Януш машет рукой.

Я н у ш. Поезжай.

Эва прибавляет скорость.

Я н у ш. Почему ты упомянула вокзал?

Э в а. Он часто ходил на вокзал или на аэродром. Звонил ночью, что уезжает. Утром возвращался.


21


Дверь вытрезвителя заперта. В маленьком зарешеченном окошке с задней стороны дома горит свет.

Януш и Эва заглядывают в окошко. Под струей воды из шланга двое съежившихся мужчин. Шланг держит здоровенный детина в белом халате. Януш стучит в окошко. Детина закрывает воду, впускает Эву и Януша; в комнатке у него образцовый порядок. Из металлического конторского шкафа достает ящик с заглавной буквой «Г». Ловко перебирает пальцами, поднимает голову.

Д е т и н а. Еврей?

Э в а. Нет...

Я н у ш. Был один Гарус в семьдесят девятом. Еврей.

Януш склоняется над картотекой.

Я н у ш. У вас на каждого такая карточка?

Детина улыбается, вопрос Януша польстил его самолюбию.

Д е т и н а. Первое дело — порядок. Некоторые не признаются, но я их под шланг и записываю. Может, какой из этих. Один без документов.

Ведет Януша и Эву в помещение со шлангом. У стены сидят на корточках продрогшие клиенты. Детина недовольно качает головой. На кого похож голый человек у стены, понять действительно трудно.

Д е т и н а. Заснули, гады.

Открывает кран и направляет шланг прямо на мужчин. Те вскакивают, пытаются заслониться от сильной холодной струи.

Д е т и н а. Заплясали... Может, этот? Или тот?

Направляет струю так, чтоб пьянчугам пришлось повернуться к Янушу и Эве лицом.


Я н у ш. Прекратите... Прекратите! (Закрывает кран.) Не видите, они окоченели?

Детина делает шаг вперед.

Д е т и н а. Того же захотел, сволочь?

Я н у ш. Только попробуй. Ну, попробуй.

Януш говорит спокойно, но твердо. Убедившись в своем преимуществе, срывает шланг с крана.

Я н у ш. Поди сюда. Попляшем.

Детина смотрит на него еще минуту и бросает алкашам кучку одежды.

Д е т и н а. Одеваться, денатураты.

Вымещая злобу, пинает не долетевший до решетки башмак.


22


Светает. Януш и Эва идут к машине, Эва берет Януша под руку, возможно, ей хочется к нему прижаться, но Януш не замедляет шага. Садятся в машину, Януш вставляет ключ в замок зажигания.

Я н у ш. Бессмысленное занятие. Я еду домой.

Когда он кладет руку на переключатель скоростей, Эва кладет поверх свою. Януш не реагирует. Включает скорость, берется за руль. Эва не отпускает его руки.

Я н у ш. Куда тебя отвезти?

Эва смотрит на него с нежностью. Машина трогается, сворачивает на широкую улицу. Эва внезапно перегибается и изо всех сил хватается за руль, Януш не может выровнять машину, тормозит, пытается вырвать у Эвы руль, автомобиль не слишком быстро, но неуклонно приближается к фонарном столбу. Удар. Януш стукается головой о зеркальце, из рассеченного лба течет кровь. Эва выпускает руль. У машины разбита фара, погнуты бампер и крыло, но мотор работает нормально. Януш выходит, старается снегом остановить кровь. Снег грязный, на лице кровь и темные разводы. Эва со своего места наблюдает за Янушем, потом выходит из машины, расстегивает пальто, вытаскивает из юбки блузку и отрывает кусок ткани. Стирает с лица Януша грязь и растаявший снег, пробует остановить кровь. Рана неглубокая — когда Эва прижимает импровизированную салфетку ко лбу, кровь останавливается.

Э в а. Я тебе разбила машину.

Януш не отвечает.

Э в а. И испортила праздник.

Я н у ш. Нет, почему. Было очень приятно.

Э в а. Поедем со мной на вокзал.


23



Посреди пустого вокзала — освещенная елка. Эва с Янушем бродят по безлюдным залам ожидания и перронам. Эва подходит к двоим спящим на скамейке мужчинам и разглядывает их — безрезультатно. Раздается странный звук, Эва и Януш идут на этот звук и попадают на длинный пологий пандус, ведущий на перрон. Некрасивая молодая женщина в форменных штанах съезжает по пандусу на роликовой доске. Они догоняют ее уже на перроне.

Я н у ш. Вы дежурная?

Ж е н щ и н а. Да.

Я н у ш. Мы ищем... Несчастных случаев не было?

Ж е н щ и н а. Нет. Я тут катаюсь, а то в сон клонит.

Э в а. К вам сюда ходит мужчина... В короткой белой дубленке, вроде куртки... Часто здесь бывает... Никуда не ездит...

Женщина пытается припомнить или, может быть, что-то себе представить. Эва раскрывает сумочку, достает фотографию размером с открытку, протягивает женщине. Та долго рассматривает фотографию и молча возвращает Эве: такого она не знает. Забирает доску и уходит. Эва дает фотографию Янушу. Мужчина в короткой белой дубленке, рядом с ним женщина; за спиной у мужчины маленький ребенок в удобном рюкзачке, второго, постарше, он держит на руках. Мужчина и женщина улыбаются в объектив.

Я н у ш. Кто это?

Э в а. Эдвард.

Я н у ш. А она...

Э в а. Его жена. И их дети. Живут в Кракове, уже три года.

Януш ничего не может понять. Эва очень серьезна — возможно, впервые за эту ночь.

Я н у ш. Три года?

Э в а. Почти. Сегодня я много врала...

Я н у ш. Н-да... Отомстить хотела?

Э в а. Нет... Знаешь, есть такая игра: если из-за угла выйдет мужчина, все будет хорошо, если женщина — нет.

Я н у ш. Знаю, закрываю глаза и ставлю ногу на тротуар. Если попаду на середину плиты — день будет удачный. Если между плитами — плохой...


Э в а. Я сегодня сыграла в эту игру. Сказала себе: если смогу пробыть с тобой целую ночь, до семи утра... все равно, как...

К перрону подкатывает поезд. Никто не выходит и не садится. Минуту спустя проводник с откуда-то знакомым лицом поднимает руку — можно отправляться.

Я н у ш. И что тогда?

Э в а. Дальше все пойдет нормально.

Я н у ш. А если нет?

Эва разводит руками. Проводник смотрит в их сторону. Возможно, просто потому, что на перроне никого больше нет.

Э в а. Я все хорошо продумала. Живу одна...

Достает из кармана пузырек с таблетками. Янушу его не показывает — только мы видим это её движение. Прячет пузырек обратно в карман. Проводник, продолжая на них глядеть, подымается на площадку вагона, поезд трогается.

Э в а. Трудно быть одной... В такой день. Люди...

Януш кивает.

Я н у ш. Запираются... задергивают шторы.


24


Януш - это трудно описать, но легко сыграть — словно бы становится внимательнее к Эве. Открывает перед ней дверцу машины, включает скорость, рана на лбу кровоточит, Януш вытирает лоб. Машина уже тронулась, как вдруг они замечают паренька, за которым гонятся двое других. Дело, видно, серьезное, все бегут очень быстро. Убегающий вырвался метров на пятнадцать вперед. Януш, ничего не говоря, прибавляет газ и опережает преследователей. Когда «фиат» догоняет паренька, Эва открывает заднюю дверцу.

Э в а. Залезай!

Паренек хватается за дверцу, с минуту скользит по обледенелой мостовой, затем с помощью Эвы вваливается в машину. Он тяжело дышит, в уголках рта запеклась слюна.

Э в а. Куда?

Преследователи поворачивают назад и бегут к своей машине. Эва повторяет вопрос. Паренек не куда знает, куда хочет ехать, может быть, никуда, может быть, он вообще ничего не хочет.

П а р е н е к. Все равно достанут.

Э в а. Тогда зачем убегаешь?

П а р е н е к. Не знаю. Просто так.


25


На кругу Иерусалимских аллей паренек просит остановиться. Машины его преследователей не видно. Януш останавливается, паренек выскакивает и исчезает в подземном переходе. Януш сворачивает направо; встав около гостиницы «Метрополь», наблюдает за пустой площадью. Со стороны вокзала на большой скорости мчится автомобиль. Резко тормозит, въезжает на тротуар. Преследователи выскакивают и, не закрывая дверей, бегут в переход. Кругом ни души. Из перехода никто не появляется. Януш хочет выйти из машины.

Э в а. Ты ему ничем не поможешь.

Януш садится на место.

Я н у ш. Да.

На площади пусто.

Э в а. Ты сегодня уже сделал одно доброе дело.

Я н у ш. Да.


26

Белый «фиат»-такси с разбитым передком медленно приближается к Дому актера — Януш, не обращая внимания на сплошную линию, сворачивает на левую полосу, останавливается около тротуара.

Э в а. Я знаю, это не ты звонил. До свидания.


Выходят. Эва пересаживается в свою машину. Януш ждет, пока она согреет мотор. Потом возвращается в белый «фиат». Оба автомобиля стоят друг против друга на расстоянии двадцати метров. Маленький «фиат» включает дальний свет, несколько раз мигает. Януш мигает в ответ. Эва делает то же самое; короткие и длинные вспышки — возможно, случайно — складываются в какую-то систему знаков, в некий шифр. В разговор, который ни один из собеседников не может закончить. Наконец, в последний раз надолго включив дальний свет, маленький «фиат» медленно уезжает.


27


Януш бесшумно открывает дверь своей квартиры. В кухне никого нет. На цыпочках входит в комнату. В кресле сидит жена.

Я н у ш. Все спят...

Жена кивает.

Я н у ш. Машина нашлась...

Ж е н а. Знаю. Мне звонили. Ночью.

Молчание.


Ж е н а. Эва?

Я н у ш. Эва.

Ж е н а. Опять будешь уходить по вечерам?

Я н у ш. Нет. Не буду.


Перевод с польского Ксении Старосельской

"Декалог". Фильм четвертый / Kieslowski, "Decalogue Four", screen script

Фильм в журнале // Искусство кино, №6, 1993 

Сканирование и spellcheck - Е. Кузьмина


Авторы сценария Кшиштоф Кесьлёвский, Кшиштоф Песевич.

Режиссер Кшиштоф Кесьлёвский.

Оператор Кшиштоф Пакульский.

Художник Халина Добровольска.

Композитор Збигнев Прейснер.

В ролях: Адрианна Беджиньска/Adrianna Biedrzyńska (Анка), Януш Гайос /Janusz Gajos (Михал), Артур Барчиш /Artur Barcis (молодой человек с лодкой), Адам Ханушкевич/ Adam Hanuszkiewicz (профессор Анки), Анджей Блуменфелд /Andrzej Blumenfeld (Адам, друг Михала), Томаш Козлович /Tomasz Kozlowicz (Ярек), Эльжбета Килярска/ Elzbeta Kilarska (мать Ярека), Хелена Норовиц /Helena Norowicz (врач-офтальмолог).

Польское телевидение, Sender Freies (Berlin). 1989.


1


Ранняя весна. Первые нежно-зеленые листочки на молодых деревьях. Под одним из них мочится вышедший на утреннюю прогулку огромный дог — невероятно долго, застыв с поднятой ногой, как изваяние. Томек (мы познакомимся с ним в одной из следующих новелл) снимает с цепи тележку, на которой развозит молоко. Солнце уже взошло — окна и балконные двери залиты красноватым светом. Одно из таких красных окон открывается. Молодая девушка глубоко вдыхает свежий весенний воздух.


2


Анке двадцать лет; она небольшого роста, с чересчур полной, пожалуй, грудью, правильными чертами лица и улыбкой, при которой верхняя губа вздергивается чуточку слишком высоко, а на щеках появляются ямочки. Про таких, как она, долго говорят: «девушка». Надышавшись свежим воздухом, Анка закрывает окно. Посреди комнаты стоит тяжелый рюкзак: по-видимому, кто-то собирается уезжать. Анка, еще в ночной рубашке, передвигает рюкзак. Наливает в прозрачный кувшинчик воду, крадется к двери... «Мужская комната»! Кульман, кальки с чертежами, пепельница, полная окурков, бумажник, билет на самолет... Анка ставит кувшинчик и разворачивает лежащие на костюме носки. Так она и знала: один длинней, другой короче. Отложив носки, Анка берет кувшинчик и подходит к кровати. Михал спит без пижамы, укрытый только до пояса. Ноги торчат из-под одеяла, одна рука закинута под голову. Анку всегда умиляет вид спящего Михала. И неспящего, вероятно, тоже. Присев на корточки возле кровати, она пристально вглядывается в лицо отца. Кувшинчик держит в вытянутой руке над его головой. Михал открывает глаза, смотрит на Анку: он еще толком не проснулся. Анка с улыбкой наклоняет кувшинчик. Вода льется Михалу прямо на лицо. Он вопит, натягивает одеяло, потом осторожно высовывает голову. Хочет встать, и тут Анка выливает на него остаток воды. Михал мокрый; Анка прячется в ванной; Михал отыскивает в кухне кастрюлю, наполняет ее водой, подходит к двери ванной, дверь заперта, тишина.

М и х а л: Анка, я спешу.

А н к а. Папа, не надо!

Михал говорит серьезно.

М и х а л. Я спешу. Открой.

А н к а. Обещаешь?

М и х а л. Открывай!


Анка, услышав в голосе отца раздражение, медленно открывает дверь. Михал, нахмурившись, стоит на пороге. Худощавый, светловолосый, ясноглазый, он ничуть не похож ни на стареющего ловеласа, ни на «вечного» мальчика. Вытащив из-за спины свою кастрюльку, врывается в ванную.

М и х а л. Чистый понедельник?

А н к а. Папа, не надо...

М и х а л. Чистый?

А н к а. Я не успею высохнуть. Опоздаешь на само...

Михал с размаху выплескивает на нее всю воду из кастрюли. Анка включает фен, который тут же перестает работать. Она давит на кнопку, щелкает выключателем на стене: свет есть. Идет на кухню, но и там ничего не получается. Стоит в растерянности, с испорченным феном и мокрыми волосами.

М и х а л. Адам должен зайти, отдашь ему эти чертежи.

А н к а. Я мокрая.

М и х а л. Тогда не надо ехать.

Анка пытается уложить волосы; она уже в брюках и серой блузке, без лифчика.

М и х а л. Ты так ходишь?

А н к а. Папа... все так ходят. Никто сейчас не носит лифчиков.

Михал прячет документы, потом выдвигает ящик тумбочки. Там полно разных предметов, которые вряд ли могут заинтересовать женщину: старые часы, циркули, сломанные угольники, однако в самом низу лежит выцветший желтый конверт, на котором что-то написано. Михал, поколебавшись, оставляет конверт на месте, прикрыв сверху какими-то мелочами.

А н к а (за кадром). Твою мать! Папа!

М и х а л. Ты обещала не выражаться, по крайней мере до...

А н к а. Да у меня ключи пропали!

М и х а л. Возьми мои. Вчера... я же тебе не открывал, ты сама вошла?

А н к а. Сама. Я могла их оставить в замке, а кто-нибудь взял.

М и х а л. Могла.

А н к а. Теперь мне будет страшно.

М и х а л. Где ты раздевалась?

Отодвигает кресло, стоящее возле кровати у Анки в комнате, находит лифчик, бросает ей.

А н к а. Мне будет страшно!

М и х а л. Я же ищу. Да и не будешь ты одна...

А н к а. Ты о чем?

М и х а л. О том, что, если кого-нибудь сюда приведешь... Ярека или еще кого... тебе нечего будет бояться.

А н к а. Не уверена, что я кого-нибудь приведу.

Оба одеваются.

М и х а л. Что мы вчера ели? Хлеба не было...

А н к а. Я принесла булки.

Михал, уже навьючивший на себя огромный рюкзак, идет на кухню и с торжеством вытаскивает из хлебницы связку ключей.


3


Из автобуса в международном аэропорту выходят Анка и Михал.


4


Стойка, где производится таможенный досмотр.

А н к а. Не будешь бояться?

М и х а л. Буду. Может, удастся заснуть.

Умолкают: обычная неловкость при прощании.

А н к а. Не люблю, когда ты уезжаешь. Эта куртка не слишком теплая?

Михал прижимает к себе Анку, гладит еще влажные волосы.

А н к а. Чуть не забыла... Я тебе выписала кое-что из энциклопедии. Литература, живопись, история... население, главные города... Черт, я ведь еще хотела посмотреть, кто там во главе государства...

М и х а л. Я знаю, доченька.

А н к а. Пока, папа.

М и х а л. Держись.


Перед аэровокзалом в маленьком «фиате» сидит симпатичный паренек. Увидев Анку, вылезает из машины, окликает ее, подставляет щеку — безрезультатно.

Я р е к. Не поздороваешься? Я жду уже полчаса.

А н к а. Привет.

Ярек коренастый, темноволосый, энергичный. Часто смеется — пожалуй, чересчур часто.

Я р е к. Я вас видел. Что ж ты не помахала папе платочком?

А н к а. Точно.

Быстро выскакивает из машины и бежит на галерею для провожающих; Ярек за ней.

А н к а. Нет, подожди там.

Я р е к. Я твоему папочке не нравлюсь?

А н к а. Нравишься, но все равно подожди.

Я р е к. Поедем к тебе?

А н к а. Нет.

Я р е к. Сегодня нет?

А н к а. Сегодня нет.

Анка видит отца, садящегося в автобус. На макушке у него лысина — дома она была почти незаметна.

А н к а. Папа!

Лысина замирает, отец машет рукой и знаком показывает, что должен садиться. Автобус уезжает.

П о ж и л о й г о с п о д и н. Жених?

Анка не отвечает. Самолет катится к взлетной полосе.

П о ж и л о й г о с п о д и н. Простите, кажется, мы с вами где-то встречались.

А н к а. Да. В клозете.

П о ж и л о й г о с п о д и н. Что, что?

А н к а. Встречались, говорю. В сральне в Крыжополе.

П о ж и л о й г о с п о д и н. Простите.

А н к а. Ради Бога.


6


Женщина-окулист являет собой классический образец мужика в юбке: короткая стрижка, размашистые движения, низкий голос.

В р а ч и х а. Имя?

А н к а. Анна.

В р а ч и х а. Возраст?

А н к а. Двадцать.

В р а ч и х а. Студентка?

А н к а. Театральное училище, последний курс.

Авторучка врачихи замирает.

В р а ч и х а. Что надо сдавать при поступлении? Мой сын к вам собирается.

А н к а. Литература, стихи, проза, песенка...

В р а ч и х а. Это я знаю... Вы какие стихи читали?

А н к а. Херберта.

В р а ч и х а. Херберта... Н-да, ему не попасть. Вы красивая. Плохо видите?

А н к а. Да. Вчера я смотрела издалека на самолет и почему-то видела только расплывчатое пятно. Потом вспомнила, что номер автобуса могу разобрать только в последнюю минуту. Когда он уже близко.


Врачиха надевает Анке металлическую оправу с одним закрытым окуляром и подходит к таблице с буквами.

В р а ч и ха. Читайте.

А н к а. Ф. А. 3. Е. Р. Фазер.

В р а ч и х а. Последние буквы вы просто угадали.

А н к а. Да.

В р а ч и х а. И английский знаете?

А н к а. Да. Зачем вы их так расположили?..

В р а ч и х а. Заодно проверяю общий уровень.

А н к а. Мой отец вчера улетал на том самолете, которого я не видела.

Врачиха показывает на букву в нижнем ряду.

А н к а. Не знаю.

В р а ч и х а. Нехорошо, вы правы.


7


Вначале нечетко, а потом — по мере приближения желтого конверта к глазам — все отчетливее Анка видит надпись, сделанную чертежным почерком: «Вскрыть после моей смерти». Она стоит в комнате отца над выдвинутым ящиком тумбочки, потом идет с письмом к себе. Внимательно его разглядывает - вероятно, не в первый раз. Конверт толстый: в нем, по-видимому, много листков. Сняв с лампы абажур, Анка разглядывает письмо на свет — ничего не видно. Конверт тщательно заклеен; Анка пытается отогнуть уголок — безуспешно, нюхает — запах не вызывает у нее никаких ассоциаций. Тем не менее она снова подносит конверт к носу; теперь (если актрисе удастся это сыграть) запах ей что-то напоминает. Звонок в дверь. Анка смотрит в глазок. Видит за дверью деформированную фигуру Ярека с огромной головой и короткими ногами. Он смотрит Анке прямо в глаза, чувствуя её взгляд, просительно наклоняет голову, словно умоляя о благосклонности, Анка улыбается: простой актерский этюд сыгран хорошо и забавно. Ярек прикладывает палец к губам, а затем приближает его к нижней части глазка: палец вырастает до гигантских размеров.

Я р е к. Здесь у тебя рот?

А н к а. Здесь.

Я р е к. Поцелуй. Поцеловала?

А н к а. Нет.

Я р е к. Ты не была на занятиях. Пришлось пропустить твои сцены.

А н к а. Мне нездоровилось.

Я р е к. А завтра?

А н к а. Завтра приду. И долго ты собираешься тут стоять?

Я р е к. Я замерз. С удовольствием выпил бы чего-нибудь горяченького.

А н к а. У нас нет газа.

Я р е к. Я на тебя посмотрю.

А н к а. Меня нет.

Я р е к. Ты есть.

Ярек прекращает игру. Грустно улыбается; на искаженном линзой лице улыбка кажется еще печальнее. Анка открывает дверь, Ярек нежно ее обнимает, Анка не отстраняется: скорее из жалости, а не потому, что ей это приятно.

Я р е к. Чем я провинился?

А н к а. Ничем. Не думай, что все вертится вокруг тебя.

Я р е к. Мы можем побыть вместе.

А н к а. Я предпочитаю этим заниматься, когда он недалеко. Ему назло. А когда он уезжает и я полностью свободна и могу этой свободой пользоваться... мне становится тошно.

Фактически она говорит это себе. Да Ярек и не слушает, он целует Анкину шею и мочку уха, касается груди.

Я р е к. Если тебе грустно или страшно, я могу остаться с тобой...

Медленно опускается на колени, прижимается лицом к животу. Анка сверху спокойно на него смотрит: его ласки ее не трогают.


8


Анка идет через лесок, знакомый нам по первой новелле, там был каток. Лесочек тянется почти до самой Вислы. Анка соскакивает с невысокой ограды, отделяющей лес от пляжа, присаживается на нее, достает из кармана желтый конверт, затем длинные ножницы. Еще раз перечитывает надпись «Вскрыть после моей смерти» — и примеривается ножницами, откуда лучше начать. Она не замечает, что по реке в маленькой белой лодочке плывет молодой человек. Все ее внимание сосредоточено на письме, и она не видит, как молодой человек подплывает к берегу, высаживается и взваливает лодку на спину. Проткнув концами ножниц уголок конверта, Анка медленно, аккуратно его взрезает. Внутри — к Анкиному удивлению — еще один конверт, белый. Вынуть его Анке удается с трудом: конверты почти одинакового размера. Белый тоже плотно заклеен, и надпись на нем есть: «Моей дочери Анне»,— но почерк явно другой: буквы закругленные, ровные, выведенные женской рукой. Белый конверт тоже старый, да и белым его трудно назвать: края уже пожелтели от старости. Молодой человек, словно не ощущая тяжести своей ноши, приближается к Анке.


Анка подносит ножницы к пожелтевшему белому конверту. Чувствует на себе чей-то взгляд. Поднимает глаза. Молодой человек с лодкой смотрит на нее пристально, не моргая, не изменяя выражения лица. Потом уходит. Анка выпускает из рук конверт и после недолгого колебания начинает негой рыть в песке ямку. Кидает туда длинные ножницы. Потом засовывает белый конверт в разрезанный желтый и засыпает ямку с ножницами песком.


9


Репетиция в театральном училище. Юноши, девушки, преподаватель; Анка с Яреком разыгрывают любовную сцену. Анка, допустим, Лаура, а Ярек — Джим из «Стеклянного зверинца» Уильямса. Лаура наивна, Джим более опытен и уверен в себе. Мы смотрим, как они играют, потом преподаватель подходит к ним и показывает, как это можно сыграть. Оказывается, гораздо, гораздо лучше.


П р е п о д а в а т е л ь. Это очень просто... Помни, Анка: ты в него влюблена. Как только забываешь, напряжение сразу спадает.

А н к а. Действительно... а почему?

П р е п о д а в а т е л ь. Что — почему?

А н к а. Почему я в него влюблена?

Преподаватель морщится: они это уже сто раз обсуждали.

П р е п о д а в а т е л ь. Он молод, красив. Хорошо играет в регби. Все девчонки от него без ума. Ты тоже, но когда наконец... Не понимаешь? Ярек тебе не нравится?

Улыбки. Все знают, какие у Анки с Яреком отношения.

А н к а. Так, средне.

П р е п о д а в а т е л ь. Ты на сцене. Влюблена в Джима. Сможешь?

А н к а. Если нужно...

П р е п о д а в а т е л ь. Перерыв.

Все разбредаются. Сигареты, треп.

Я р е к. Анка, что с тобой?

А н к а. Ничего. А что?


10


Анка в кухне задумчиво жует бутерброд. Смотрит на прислоненный к бутылке молока белый, пожелтевшими краями конверт. Вглядывается в надпись: «Моей дочери Анне».


11


Анка роется в секретере Михала. Находит пачку писем. Почерки разные, но ни один не похож на тот, что на белом конверте. Возможно, Анка сама не знает, что ищет. Так мы можем подумать, когда увидим, как она, сидя на полу среди изрядного уже беспорядка, откидывает назад голову и замирает.


12


В подвальном коридоре сумрачно. Сквозь маленькие оконца просачивается слабый свет. Анка идет по коридору осторожно, с опаской. Открывает дверь в принадлежащую им кладовку: видно, что она нечасто сюда заглядывает. Старый детский велосипед, старые деревянные лыжи, картонные коробки, разваливающиеся чемоданы, лошадка-качалка, какой-то халат. Анка вытаскивает большой черный чемодан, некогда элегантный. С трудом открывает заржавевший замок. В чемодане старые книги, папки с книгами, запыленная старомодная косметичка. Ее-то Анка и искала. Она вынимает из косметички расческуу, помаду, зеркальце, измятый носовой платок с цветной каемкой. Судя по виду, всем этим вещам не меньше двадцати лет. В боковом кармашке косметички лежит фотография и набор конвертов и почтовой бумаги. Анка сначала достает фотографию.


На ней две молодые женщины, а за ними двое мужчин на фоне ограды и какого-то деревца. Банальное фото, сделанное на курорте? В санатории? На экскурсии? Люди на снимке одеты так, как одевались в Польше в шестидесятые годы. Анка долго рассматривает снимок. Она, вероятно, не раз его видела, но почему-то ей только сейчас захотелось узнать, кто на нем изображен. На обороте ничего не написано. Анка раскрывает папочку с конвертами — такими же, как тот, белый, который одновременно притягивает ее и пугает. Еще там лежат листки бумаги. Анка вынимает один конверт и один листочек.


13


Анка расчистила свой стол. Положила на него оба белых конверта. Отыскала где-то старое вечное перо и пузырёк с чернилами. Низко склонившись над столом и старательно подражая почерку на заклеенном конверте, выводит на чистом конверте, который нашла в подвале: «Моей дочери Анне». Отодвигает: теперь оба конверта выглядят почти одинаково. Затем разворачивает листок бумаги и, немного подумав, пишет: «Дорогая доченька». От этого увлекательного занятия ее отрывает звонок в дверь. Анка впускает симпатичного толстяка лет сорока пяти в клетчатой рубашке-куртке.


А д а м. Привет. Извини, что я без звонка. Михал просил, чтобы я забрал чертежи. Он тебе говорил? Анка приносит из отцовской комнаты рулон; Адам хочет уйти.

А н к а. Адам...

А д а м. Да?

А н к а. Вы с папой давно дружите?

А д а м. С института.

А н к а. Адам... Какая была моя мама?

А д а м. Похожая на тебя.

А н к а. Лицом?

А д а м. Лицом тоже. И вообще...

А н к а. Думаешь, у нее могла быть какая-нибудь... какая-нибудь тайна?

Адам огорошен; Анка это замечает.

А д а м. Откуда мне знать.

А н к а. Что-то, о чем бы она не хотела мне говорить...

А д а м. Она была такая же, как ты. Если бы захотела, сказала.

А н к а. Мне было пять дней, когда она умерла.

А д а м. Написала бы письмо. А почему ты спрашиваешь?

А н к а. Она мне несколько раз снилась. И всякий раз что-то говорила, но не знаю, что.

Адам понимающе кивает.

А д а м. Извини... Мне пора... Я зайду, когда Михал вернется...


Анка возвращается к столу с конвертами и уже совершенно уверенно пишет письмо от своей матери себе самой. Закругленные, слегка наклонные женские буквы заполняют страницу.


14


Анка — в очках — стоит на автобусной остановке перед аэровокзалом. Присматривается к проходящим мимо нее людям. Только что прилетел самолет из одной из юго-восточных стран, где курс доллара для нас исключительно выгоден. С галереи, любезничая с незнакомой девушкой, спускается пожилой господин; через минуту из зала прилета выходит и Михал. Согнувшись под тяжестью рюкзака, бредет к остановке, озираясь по сторонам: отсутствие Анки его удивляет. Наконец замечает дочку и радостно улыбается.

М и х а л. Вот ты где...

С изумлением смотрит на очки.


М и х а л. Красивые... светлые...

Анка глядит на него без улыбки.

М и х а л. Что-нибудь случилось?

А н к а. Нет...

М и х а л. Ты как-то странно на меня смотришь...

А н к а. «Дорогая доченька...»

М и х а л. Что, что?

А н к а. «Дорогая доченька. Не знаю, как ты выглядишь, когда читаешь это письмо, и сколько тебе лет. Наверно, уже взрослая и Михала нет в живых. А сейчас ты совсем крохотная. Я видела тебя всего один раз, больше не приносили, потому что я, наверное, скоро умру...»

Анка смотрит на Михала, избегая его взгляда. Михал пальцем поднимает ее подбородок и заставляет посмотреть ему в глаза. Анка на мгновение умолкает. Потом зажмуривается. Из-под век у нее выкатываются слезинки. Она продолжает говорить, безуспешно стараясь высвободить лицо, впрочем, не очень-то и стараясь.

А н к а. «...Должна тебе признаться, Михал — не твой отец. Кто настоящий отец, не столь уж и важно, это была минутная слабость, глупость и подлость. Уверена, Михал будет тебя любить, как родную дочь, я его знаю и не сомневаюсь, что тебе с ним будет хорошо. Я представляю, как ты там, у себя, читаешь это письмо. У тебя светлые волосы, правда? Тонкие пальцы и нежная шея. Так бы мне хотелось. Мама».

Михал отпускает Анкину голову. Она стоит, понурившись, слегка дрожа.

М и х а л. Ты должна была его прочесть... когда... когда меня...

А н к а. Знаю.

М и х а л. Тогда зачем?

Снова приподнимает за подбородок ее лицо — на этот раз резко, почти грубо. Анка морщится

М и х а л. Зачем?!

Он не в состоянии сдержаться. Размахнувшись, дает Анке пощечину. Только после второго удара Анка заслоняет лицо руками. Люди смотрят в их сторону, Михал овладевает собой. Поднимает рюкзак и решительным шагом уходит.


15


Михал выглядывает из окошка, ищет взглядом Анку. Смотрит на свою руку, которой ее ударил. Он зол на Анку, но и на себя тоже — прежде всего на себя.


16


Анка выходит из такси перед домом, где живет Ярек. Это целый квартал старых невысоких домов еще довоенной постройки.


17


Мать Ярека, женщина лет пятидесяти, уже смирившаяся и со своим возрастом, и с внешним видом, открывает дверь. Квартира небольшая, бедно обставленная.

А н к а. Ярек дома?

Мать Ярека принадлежит к разряду женщин, которые подружкам своих сыновей сразу начинают говорить «ты».

М а т ь Я р е к а. Его нет... заходи.

А н к а. Можно?

Мать Ярека шире распахивает дверь. Убирает с большого обеденного стола увеличительные стекла, разделенный на квадратные отделеньица ящик, в котором лежат листья: она их изучала или описывала.

М а т ь Я р е к а. Раздевайся. Может быть, придется подождать.

А н к а. Мне холодно.

Мать Ярека окидывает Анку взглядом человека, много повидавшего в жизни.


М а т ь Ярека. Могу напоить тебя горячим чаем... А хочешь просто рюмочку водки?

Анке такое не приходило в голову; что ж, идея хорошая. Мать Ярека достает графин, рюмки, наливает себе на донышко, Анке почти доверху. Анка нерешительно держит свою рюмку.

А н к а. Ярек говорил вам, что... хочет на мне жениться?

М а т ь Я р е к а. Выпей.

Обе поднимают рюмки, Анка выпивает водку, не поморщившись, залпом.

М а т ь Я р е к а. Говорил...

А н к а. Я могу за него выйти. Хоть сейчас.

М а т ь Я р е к а. А твой отец?

А н к а. Неважно. Да он мне и не отец.

Мать Ярека внимательно на нее смотрит — можно сказать, пронизывает взглядом. Встает и убирает графин в шкафчик.

М а т ь Я р е к а. Торопишься. А изменить уже ничего не удастся.

А н к а. Да.

М а т ь Я р е к а. Чтобы что-то начать, надо сперва покончить с тем, что было.

А н к а. Я покончила.

М а т ь Я р е к а. Нет. Иначе бы ты так не спешила.

Анка не отвечает. Возможно, она поняла, что мать Ярека права.

М а т ь Я р е к а. Хочешь, отвезу тебя в квартиру моей сестры? Впрочем, можешь поехать и без меня, ты, кажется, там бывала. Ярек иногда выкрадывает у меня ключи. Но ему пока ничего не говори. Он тебя любит. Подожди несколько дней. Ну как, поедем?


18


Анка у дверей своей квартиры нажимает и долго не отпускает звонок. Никто не отзывается. Анка съезжает на лифте вниз. Когда лифт останавливается на первом этаже, его дверь открывает Михал. Заходит в лифт, ждет. Анка нажимает кнопку, лифт поднимается,

М и х а л. Я тебя искал.

А н к а. Я забыла ключи.

Лифт останавливается на их этаже, но ни Михал, ни Анка не торопятся выходить.

А н к а. Наш...


Оба по-прежнему не двигаются с места. Лифт трогается, ползет вверх, останавливается. Входит ординатор (из второй новеллы), смотрит на них с удивлением.

О р д и н а т о р. Вниз?

Михал кивает, лифт спускается на первый этаж, ординатор выходит, Анка с Михалом остаются. Секунду стоят неподвижно, потом Анка нажимает какую-то кнопку.

М и х а л. Прости. Прости, Анулька.

А н к а. Ты знал?

Лифт останавливается в подвале.


19


Мы тут недавно были. Сейчас в подвале еще темнее. Анка испуганно замирает, Михал зажигает свет. Ведет Анку по длинному коридору между двумя рядами ажурных деревянных дверей кладовок. В их кладовке нет электричества. Михал достает спички и зажигает две стоящие на окне свечи. Все повторяется: Михал передвигает те же предметы, которые пришлось отодвигать Анке: велосипед, лыжи... Открывает черный чемодан. Достает косметичку, протягивает Анке фотографию. Две женщины и двое мужчин на курорте.

М и х а л: Узнаешь маму?

А н к а. Да.

М и х а л. Один из них... возможно... твой отец.

Анка разглядывает фотографию.

М и х а л. Спрячь. Может, попробуешь его разыскать...

А н к а. Зачем?

М и х а л. Я видел кучу фильмов, где дети разыскивают своих отцов.

Анка отдает ему фотографию, Михал прячет ее в косметичку.

А н к а. А это?

М и х а л. Мамина. Мне отдали в больнице.

Бросает косметичку в чемодан, словно не хочет больше о ней говорить.

А н к а. Когда ты узнал?

М и х а л. Я всегда знал.

А н к а. Ты меня обманул.

М и х а л. Да. Нет. Это не имело значения. Ты была моей дочкой.

А н к а. Надо было сказать.

М и х а л. Я хотел, чтобы ты прочитала письмо, когда тебе исполнится десять лет. Но в десять лет ты была еще слишком мала. Я решил подождать до пятнадцати, но в пятнадцать оказалось, что ты уже взрослая. Тогда я положил его в желтый конверт.

А н к а. Как просто, да?

М и х а л. Я подумал, что в наших отношениях уже все равно ничего не изменится.

Свечки на окне догорают.

А н к а. Мне кажется, ты врешь. Врешь?

Анка замечает, что пламя свечей начинает колебаться.

А н к а. Смотри. Твоя — левая, моя — правая. Чья первая погаснет, тот может задать вопрос. Идет?

М и х а л. И...

Гаснет левая свечка — Михала.

А н к а. Спрашивай.

Теперь гаснет ее свеча. Михал и Анка освещены далеким светом, просачивающимся из подвального коридора.

А н к а. Дай руку.

М и х а л. У тебя холодные руки.

А н к а. Согрей меня.

Михал дышит на ее ладонь, словно это ладошка ребенка; вероятно, он когда-то грел так Анкины руки.


20


Анка в своих высоких сапожках садится в кресло.

А н к а. Ты выиграл. Можешь задать вопрос.

М и х а л. Я уже спрашивал на остановке.

А н к а. О чем?

М и х а л. Зачем ты прочла письмо.

А н к а. В первый раз... в первый раз я его увидела, когда мы переезжали: рассыпалась какая-то папка. Мне тогда было шестнадцать лет.

М и х а л. Пятнадцать с половиной.


А н к а. Я положила его обратно, но все время помнила, что оно существует. Вначале меня разбирало любопытство. Я думала, там какие-нибудь документы, завещание... Начиталась приключенческих романов... Потом решила, что это наставления: как мне жить. Быть порядочным человеком и тому подобное. Потом заметила, что, уезжая, ты забираешь письмо с собой, значит, это не наставления и не завещание. В последний раз ты его оставил.

М и х а л. Да, оставил.

А н к а. Нарочно? Положил вместе с документами, чтобы не забыть, но не взял.

Анка встает, идет в свою комнату и приносит оба конверта и письмо, которое написала сама себе. Кладет все перед Михалом.

А н к а. Ты его когда-нибудь читал?

М и х а л. Нет.

А н к а. А я прочла, потому что ты этого хотел.

М и х а л. Исчерпывающее объяснение.

А н к а. Нам в училище втолковывают: подумай, для чего ты это говоришь, с какой целью.

Анка снова встает, приносит из кухни початую бутылку водки и две рюмки. Разливает. Поднимает свою и ждет Михала.

А н к а. Не хочешь знать, какая у меня была цель?

Михал поднимает свою рюмку.

М и х а л. Нет.

А н к а. Ну и не надо.

Чокается с Михалом.

А н к а. Как мне теперь тебя называть?

М и х а л. Папочка.

Анка продевает свою руку с рюмкой под руку Михала. Теперь она совсем близко к нему.

А н к а. Анка.

Михал включается в игру — впрочем, у него нет другого выхода.

М и х а л. Что ж... Михал.

Не расплетая рук, пьют до дна, потом Михал, высвободившись, целует Анку в щеку. Анка смотрит на отца в упор и тянется губами к его губам. Михал замирает. Глаза у Анки полузакрыты; в последнюю секунду она наклоняет голову и чмокает Михала куда-то в подбородок.

А н к а. Что касается цели... я давно уже... Когда я... ну, впервые с парнем... у меня было ощущение... казалось, я кому-то изменяю. Я не понимала, что это был ты. И потом, всякий раз.

Раздается звонок в дверь. Анка умолкает, но только на то время, пока звонит звонок.

А н к а. ...Я выбираю таких: чтобы были на тебя непохожи, но когда кто-нибудь ко мне прикасается, думаю о твоих руках и ничего не могу с собой поделать. Кто бы он ни был, я на самом деле не с ним...

Звонок трезвонит все настойчивее. Михал открывает дверь.

А д а м. Приехал... Ну как?

М и х а л. Нормально. Заходи.

У Адама в руке рулон чертежей; куртку он расстегивает, но не снимает.

А д а м. Я все скопировал. Отправил. Они прислали телекс, что получили.


Косится на стол.

А д а м. Выпиваете.

М и х а л. Садись.

Подталкивает его к дивану, приносит третью рюмку, наливает, стараясь, чтобы Анке досталось как можно меньше.

А д а м. Когда диплом?

А н к а. В мае.

Выходит. У себя в комнате бросается на кровать, зарывается головой в подушку. Адам, выпив полрюмки, уходит. Михал сидит в кресле. Анка из своей комнаты, опершись на локоть, смотрит на него, Михал - на ее дверь. Потом встает и бесшумно идет к двери. Глядит на Анку с порога, приближается, разворачивает лежащий на кресле плед и укрывает им Анку.

А н к а. Иди к нему.

М и х а л. Он ушел.

А н к а. Тогда поезжай за ним. Или к кому-нибудь еще. Ты же не хочешь со мной разговаривать!

Михал пытается что-то сказать, но Анка затыкает уши. При этом она поднимает руки. Рукава у блузки широкие и Михал видит темные волосы у Анки под мышкой. Анка не улавливает эротического значения своего жеста, но нам это ясно. Как и Михалу. Он медленно тянется к Анкиной подмышке. Мы не знаем, с какой целью, но дело кончается тем, что Михал прикрывает пледом то ли невольно, то ли намеренно обнажившуюся часть тела. Успокаивается — если чувство, которое им минуту назад овладело, можно назвать беспокойством. Анка, похоже, спит. Тишина. Михал неслышно, почти беззвучно напевает колыбельную, которой убаюкивал Анку много лет назад, а может быть, читает стишок из «Винни Пуха». Видимо, ему хочется вернуться в те времена, когда все было просто и невинно.

А н к а. Кого ты боишься? Меня или себя? Не бойся. Я выхожу замуж.

Звонит телефон.

М и х а л. Подойди.

А н к а. Пани Марта...

Михал отрицательно качает головой.

А н к а. Или Крыся.

Идет к телефону.

А н к а. Алло... Да... Нет, я уже сплю... Завтра? Попробуй позвонить.

Вешает трубку.

М и х а л. Жених?

А н к а. Жених.

М и х а л. Он уже знает, что жених?

А н к а. Нет. Но я сказала его матери.

Михал, видя, что Анка говорит серьезно, меняет тон.

М и х а л. А ты... кого ты боишься? Можно уехать, убежать, выйти замуж... Это ничего не изменит.

А н к а. Мать Ярека сказала то же самое.

Садится на кресло и вытягивает вперед ноги в высоких сапожках.

А н к а. Помоги снять...

Михал, став на колени, стаскивает один сапог, потом другой. Анка сгибает и распрямляет пальцы ног. Михал невольно касается кончиков пальцев; Анкины ноги — соответственно ситуации — лежат у него на коленях.

М и х а л. Мокрые... Простудишься.

А н к а. Не будем говорить о простуде.

М и х а л. Снимай.

Анка расстегивает и снимает чулки. Михал возвращается с шерстяными гуральскими носками. Снова опускается на колени и натягивает носки Анке на ноги.

М и х а л. Так лучше?

А н к а. Теплее. Ощущение вины... Измены... В постели я всегда изменяла тебе.

Михал опускает глаза. Ему трудно говорить так же откровенно, возможно, дело тут в разнице поколений.

М и х а л. Я этого не чувствовал.

А н к а. Врешь.

М и х а л. Да. Я сам... мне казалось, я отдаляюсь... когда с кем-нибудь был. От тебя отдаляюсь.

А н к а. А меня бесило, что ты даешь мне полную свободу, что тебе наплевать... Потому и сказала, что выйду за Ярека. Мне всегда хотелось... чтобы ты крикнул: хватит, довольно.

М и х а л. Я не мог. Не чувствовал себя вправе. Но не только поэтому. Я боялся тебе запрещать... Это была бы ревность. И не ревность отца к дочери... А такого я не хотел.

А н к а. Но так было.

М и х а л. Да. Нет. Не знаю толком, что это было... Да и сейчас...

А н к а. Когда ты застукал нас с Мартином в постели... Ты из-за этого уехал?

М и х а л. Да. Но какому отцу нравится, когда дочь начинает спать с мужиками? Это была нормальная реакция.

А н к а. Я не была твоей дочерью.

М и х а л. Была. Столько лет... я часто думал, что мама могла ошибиться. Говорят, женщины знают наверняка... но ведь могла же.

Анка улыбается: уж она-то знает.

А н к а. Нет, не могла. Женщины действительно не ошибаются.

М и х а л. Откуда ты знаешь?

А н к а. Знаю.

Михал встал. В рюмке Адама осталось немного водки. Михал берет рюмку, подходит к окну. Теперь он стоит к Анке спиной.

М и х а л. С тобой было такое?

А н к а. Да. Один раз.

Михал выпивает то, что не допил Адам.

М и х а л. Когда?

А н к а. В прошлом году.

У Михала, как тогда, когда он ударил Анку на остановке, темнеют глаза. Он отрывается от окна начинает ходить взад-вперед по комнате.

М и х а л. Послушай... поэтому я и уезжал... не ночевал дома... Хотел, чтобы случилось такое, чего уже не исправить. Сначала думал, это будет, когда ты в первый раз с кем-нибудь переспишь... но нет, не вышло. Потом стал мечтать, чтобы ты родила.

Останавливается над Анкой.

М и х а л. Понимаешь? Чтобы у тебя родился ребенок!

А н к а. Потому я от него и избавилась. Чтобы ты не сказал со своей всепрощающей улыбкой: все нормально! Поэтому! Поэтому скрыла, что решила сделать аборт. Чтобы ты не сказал: нормально, выскребись, доченька, какие проблемы!

М и х а л. Я бы так не сказал.

А н к а. Не знаю.

М и х а л. Знаешь!

А н к а. Зачем тебе понадобился мой ребенок? Прелестное дитя? Чтобы было о ком заботиться? Пеленать, не спать ночами... Захотелось снова стать хорошим? Ты предпочитал, чтобы все развивалось без твоего участия! Как с письмом: «Вскрыть после моей смерти»! Чтобы ничем не запятнать свое благородство и порядочность!

Михал бросает на Анку взгляд глубоко оскорбленного человека, которого все равно не поймут.

А н к а. Тебя не волновало, что скажут люди. Тебе важно, что ты думаешь о себе сам.

Михал идет к холодильнику и наливает в блюдечко немножко молока. Ставит блюдце под шкафчик. С облегчением — поскольку Анки там уже нет — пересекает большую комнату и останавливается около тумбочки в дверях своей комнаты. Видит Анку, которая рассматривает фотографии (молодой Михал и маленькая Анка улыбаются в объектив). В руке у Анки все конверты: белый и желтый, поддельное письмо, настоящее...

М и х а л. Ты... забыла налить ежу молока.

А н к а. Я кладу обратно. Видишь?

И действительно: кладет письма в ящик.

М и х а л. Это твое письмо.

А н к а. Не хочу...

Михал пожимает плечами.

А н к а. Не хочу!

Бросается к Михалу, обнимает его, прижимается головой к груди.

А н к а. Не хочу, не хочу...

Михал тоже ее обнимает: ничего другого ему не остается.

А н к а. Когда я была маленькая и плакала... ты гладил меня по спине. Иногда я плакала нарочно, чтобы ты залез рукой под пижаму и погладил... Мне это очень нравилось...

М и х а л (опять же невольно) гладит дрожащую Анку по спине; при этих словах его рука замирает.

А н к а. Ты не хотел, чтобы я вырастала, правда?.. Мечтал, чтобы ничего не менялось... чтобы я оставалась маленькой девочкой... Не позволял купаться в лифчике, даже когда у меня уже начала расти грудь. Перед первой менструацией взял с собой в горы... Думал, спрячешь меня... Но ничего не вышло, я выросла. Ты не захотел жениться... даже на Марте... Я этого боялась... и напрасно, ты все равно не женился. Ждал меня, правда?

Анка отстраняется от Михала, хотя продолжает обнимать его за плечи.

А н к а. Ждал...

М и х а л. Я так не думал... Не знаю.

А н к а. А я знаю. Так было.

М и х а л. Не знаю.

А н к а. Я знаю. Я — не твоя дочь... И уже взрослая.

Михал не отвечает. У него измученное грустное лицо.

А н к а. Хочешь до меня дотронуться?

Берет руку Михала и кладет себе на шею.

А н к а. Хочешь?

Медленно передвигает поначалу безвольную руку Михала вниз, вдоль пуговичек на блузке, потом направляет ее к груди. Михал удерживает руку, Анка тянет все сильнее, но и сопротивление Михала усиливается. Наконец он вырывает руку.

М и х а л. Ложись спать.

Отстраняется, пропуская Анку. Она медленно проходит мимо него. Подходит к телевизору, оборачивается.

А н к а. Ты хотел посмотреть слалом.

М и х а л. Не хочу.

Анка включает телевизор. С огромной горы летит вниз спортсмен. Слышен скрип лыж на поворотах. Звук очень громкий. Анка выходит.

М и х а л. Анка! Выключи!

Говорит обычным, спокойным тоном. Анка выключает телевизор.

Тишина.

А н к а. Хорошо. Еще только один вопрос...

М и х а л. Один.

А н к а. Почему ты хотел, чтобы я прочитала письмо?

М и х а л. Потому, что хотел невозможного. Иди спать.


Утро. Михал, одетый, как накануне (возле кровати со вчерашнего вечера горит ночник), стараясь не шуметь, поднимает трубку. Ищет номер в записной книжке, набирает массу цифр, говорит, не повышая голоса.

М и х а л. 46-41-77. 3елена Гура? Анджей? Я тебя не узнал... Да, давненько... Нет, ничего. У меня к тебе... скажем, дело... Нет времени позвонить просто так... Жизнь такая, ты прав... Вот именно. Не удивляйся: я хочу к вам приехать... Нет, больше... еще больше. Насовсем... Точно, какую-нибудь работу. Хорошо бы снять комнату или квартиру... Я могу преподавать в школе, ну конечно, могу... И в деревне тоже, если будет жилье... Нет, один.

Анка просыпается, встревоженная и удивленная: она не понимает, почему ей так тревожно, но через секунду начинает понимать. Тихонько идет на кухню. На столе молоко, масло в масленке, сыр и несколько свежих булочек. К бутылке с молоком прислонен плюшевый медвежонок панда. Анка берет его, гладит, и вдруг рука ее замирает. Встав, Анка заглядывает в отцовскую комнату. Пусто. Нет ни Михала, ни рюкзака. Подбегает к окну: опять прекрасное весеннее утро. К автобусной остановке, сгибаясь под тяжестью рюкзака, идет Михал.

А н к а. Папа!

Михал продолжает идти.

А н к а. Папочка!

Михал приостанавливается и оборачивается.


21


Анка, не дожидаясь лифта, бежит по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступенек.


22


Михал стоит с рюкзаком. Запыхавшаяся Анка останавливается в двух шагах от него.

А н к а. Папа...

Михал не отвечает.

А н к а. Я соврала.

Михал молчит.

А н к а. Я не читала письма, даже не открывала. Оно лежит у тебя в тумбочке.

По аллейке между домами идет молодой человек с белой лодкой на спине.


А н к а. Я сама написала то, что тебе прочла... тогда, в аэропорту. Увидела мамин почерк на конверте и написала — сама себе.

Михал снимает рюкзак. Замечает молодого человека с лодкой. Зрелище странное, и Михал невольно смотрит в его сторону. Это тот самый человек, который в первой новелле сидел у костра, во второй появился в коридоре больницы в голубоватом халате, и будет появляться постоянно.

А н к а. Папа... Что у мамы в письме?

М и х а л. Не знаю.

Опять смотрит на человека с лодкой. Анка следит за его взглядом.

А н к а. Там, кажется, что-то написано? На лодке...

М и х а л. Да.

А н к а. Что? Я без очков...

М и х а л. Гон...гондола.

А н к а. Я знаю, что мы сделаем.


23


Анка (все еще в ночной рубашке, поверх которой наброшено пальто) выдвигает ящик тумбочки и достает желтый конверт, письмо, которое она сама написала, и наконец настоящее письмо в заклеенном конверте.

А н к а. Поможешь мне?

Михал кивает. Они идут в ванную, Анка открывает крышку унитаза, достает из кармана пальто спички. Первая не загорается, вторая тоже, Анка протягивает коробок Михалу, Михал зажигает спичку и ждет. Анка. Сюда...


Михал подносит спичку к конверту. Огонь медленно охватывает письмо, несколько сложенных листков горят дружно. Над унитазом порхают черные лепестки. Огонь достигает уголка, зажатого в Анкиных пальцах. Она выдерживает, сколько может, а когда начинает кривиться от боли, Михал гасит слабеющее пламя. В руке у Анки остается клочок бумаги. Она его расправляет. Несколько букв, написанных округлым женским почерком: «Дорогая дочь...» — дальше письмо обуглено. И два слова на первой строчке: «Я должна тебе...» Это все.

Михал и Анка завтракают, Анка уже в блузке (конечно, без лифчика), возле ее стакана с молоком плюшевый медвежонок. Михал надевает на нее очки и быстро снимает.

А н к а. Теперь все выглядит совершенно иначе.

М и х а л. У нас когда-то работал некий Кшись. Я тебе рассказывал?.. Он ездил на мотоцикле из Михалина, это сорок километров. Каждый день ставил рекорды; мы спрашивали: «Сколько сегодня, пан Кшись?» Он отвечал: «Двадцать шесть минут сорок секунд». Или: «Двадцать пять минут три секунды». Видно, выжимал больше ста двадцати... Однажды его нет полчаса, час, что случилось? Наконец появляется, бледный и в очках. Говорит: «Господи Иисусе, Боже правый...» Мы спрашиваем: «Пан Кшись, что стряслось?» «Я и не знал...— говорит.— Столько людей, столько машин, такое узкое шоссе, мотоциклы, автомобили, о Господи...» У него было четыре с половиной диоптрии, а он и не подозревал. Продал мотоцикл... Купил костюм... И жил дальше.


Перевод с польского Ксении Старосельской

"Декалог". Фильм пятый / Kieslowski, "Decalogue Five", screen script

Фильм в журнале // Искусство кино, №7, 1993

Сканирование и spellcheck - Е. Кузьмина


Авторы сценария Кшиштоф Кесьлёвский, Кшиштоф Песевич 



Режиссер Кшиштоф Кесьлёвский.


Оператор Славомир Идзяк. 


Звукооператор Малгожата Яворска. 


Художник Халина Добровольска. 


В ролях: Мирослав Бака/ Mirosław Baka (Яцек), Кшиштоф Глобиш/ Krzysztof Globisz (Петр), Ян Тезар/ Jan Tesarz (Таксист).


Польское телевидение, Sender Freies (Berlin). 1989. 




Эта часть цикла также известна под названием «Короткий фильм об убийстве». О фильме см.: «Искусство кино», 1989, №4.




1


Могучего сложения мужчина выходит из дома, знакомого нам по предыдущим новеллам, - выходит на свет дня. День, правда, грязный, хмурый. На мужчине рабочий халат, под ним — утепленная безрукавка; в руках он несет что-то тяжелое. Посвистывает. У него маленькие хитрые глазки, длинные баки, на нем турецкие джинсы из партии контрабандного товара. Внезапно прямо перед его носом пролетает небольшой предмет и шлепается на асфальт. Мужчина поднимает с земли рваную мокрую тряпку. Смотрит вверх.


По рынку Нового Мяста идет Яцек. Ему двадцать лет, у него короткие волосы и круглое лицо; прыщи на таком холоде, вероятно, заметнее, чем обычно. Глаза светлые, взгляд неприязненный. Услышав чей-то окрик, Яцек оборачивается.


- Кореш!

Яцек не знает, к нему ли это относится. Оказывается, к нему. Останавливается; судя по выражению лица, ничего хорошего он не ждет.


В вестибюле адвокатской коллегии молодой мужчина читает какой-то список. Видно, что это славный, тонкий, возможно, даже чересчур чувствительный человек. Он автоматически закуривает, поначалу пронеся огонек спички мимо кончика сигареты.

Г о л о с (за кадром). Пан Петр Балицкий! Вас просят зайти.


Петр - тот самый симпатичный молодой человек — оборачивается, гасит сигарету; на плече у него появляется рука, явно желающая его подбодрить. Петр сглатывает слюну и идет.


По этим трем коротеньким эпизодам мы должны понять, что всех троих — столь непохожих и снятых в разных концах города людей — что-то объединяет, вернее — объединит.


2


Могучий мужчина с тряпкой в руке смотрит на кажущийся с этой перспективы огромным дом. Все окна закрыты — непонятно, откуда могла выпасть тряпка. Мужчина брезгливо, двумя пальцами, несет ее в подвальное помещение рядом с подъездом. Дверь открыта, внутри дворник подметает пол. Поздоровавшись с дворником, мужчина бросает тряпку в мусорный бак. По профессии он — таксист, так мы и будем его называть.

Д в о р н и к. Тряпки выбрасываете, пан Марьян? Могут еще пригодиться...

Т а к с и с т. Кто-то в меня кинул.

Д в о р н и к. Попал?

Т а к с и с т. Нет... Вы никого с тряпкой не видели?

Дворник качает головой: не видел.

Д в о р н и к. Может, у кого выпала...

Т а к с и с т. Может быть. Глядите.

На одном из мусорных баков сидит кот.

Т а к с и с т. Кыш, кыш!

Кот опрометью удирает, таксист топает ногами, смеется, провожая взглядом исчезающего в подвальном оконце кота.

Т а к с и с т. Не люблю кошек. Фальшивые, как люди.

Д в о р н и к. Зато мышей ловят, пан Марьян.

Т а к с и с т. И пускай ловят, черт бы их драл.

Возвращается к своим ведрам, подходит к припаркованному на стоянке автомобилю. Распутав веревки, снимает чехол, складывает его своим особым способом. Из-под чехла появляется синий «полонез» с эмблемой «Такси» на крыше. Нельзя сказать, что машина грязная, но владелец проводит пальцем по полированной поверхности. Нехорошо. Открывает дверцу, включает радио. Автомобиль оснащен множеством ненужных вещей: дополнительные фары спереди и сзади, наклейки («Му Toyota is fantastic», «Мое масло...»), красная антенна возле дверного зеркальца, фигурка инопланетянина и т. п. Таксист

принимается мыть машину.


3


К Яцеку на рынке Нового Мяста подходит малый, крикнувший: «Кореш!» Здоровенный, квадратный, с таким никому не захочется иметь дело. Яцеку малый тоже не нравится. Он пододвигает к себе старую дорожную сумку. На Яцеке (мы только сейчас это видим) куртка из польской джинсовой ткани, утыканная дешевыми металлическими заклепками, и мешковатые штаны. Руки большие, красные, замерзшие. Малый критически оглядывает Яцека; сам он в потрепанной меховой куртке.

М а л ы й. Дай взаймы сотню.

Я ц е к. У меня нет.

М а л ы й. Тогда полста.

Яцек окидывает его неприязненным взглядом светлых глаз.

Я ц е к. Нету.

М а л ы й. Мне нужно отсюда убраться.

Я ц е к. У меня ничего нет.

Малый улыбается, словно наконец-то ему поверил.

М а л ы й. Тогда отваливай.

Яцек не двигается с места. Малый делает быстрое движение головой вперед, чуть не касаясь его лица. Яцек даже не вздрогнул. Малый удивлен.

М а л ы й. Ну...

И, сохраняя достоинство, уходит. Яцек идет в противоположную сторону. Рассматривает фотографии в витрине кинотеатра «Варе» и заходит внутрь.


4


Билетерше, наверное, лет тридцать. Она что-то делает с волосами, глядя, как в зеркало, в стеклянную дверь вестибюля.


Я ц е к. Скажите... фильм хороший?

Б и л е т е р ш а. Нет, скучный.

Я ц е к. Скучный?.. А о чем?

Б и л е т е р ш а. О любви... но скучный. Да и сейчас нет сеанса. У нас собрание.

Я ц е к. Что вы делаете?

Б и л е т е р ш а. Седые волосы вырываю.

Я ц е к. Не знаете, где тут стоянка такси?

Б и л е т е р ш а. На Замковой площади.

Обнаружив очередной седой волос, вырывает его, слегка поморщившись. На улице холодина - поэтому, возможно, Яцек и завел этот долгий разговор. Он съеживается от ветра и идет в указанном направлении.


5


За массивным столом в обставленном солидной мебелью кабинете шестеро немолодых мужчин. Все хорошо одеты, интеллигентные и т. п. Напротив них — Петр. Вопрос, видно, уже задан, так как Петр молчит, задумавшись. Кто-то из сидящих за столом ободряюще улыбается, кто-то пододвигает стакан с чаем — вероятно, чай полагается каждому, кто предстает перед этим почтенным собранием.

П е т р. Я задумался... не потому, что не знаю, как отвечать. Мне уже дважды задавали этот вопрос. При поступлении в университет никаких сомнений не было. А четыре года спустя ответить так же уверенно я не смог. Почему я решил стать адвокатом? Хороший вопрос... Хотите, чтоб я ответил честно или как положено?

Сидящий в центре стола мужчина, по-видимому, самый главный, с сигаретой в длинном мундштуке, улыбается.

П р е д с е д а т е л ь. Мы хотим с вами познакомиться...

П е т р. Самый честный ответ: не знаю. Интуитивно чувствую, предполагаю и так далее... За эти четыре года я много чего насмотрелся. Думаю, адвокат может исправлять ошибки огромной машины, которая называется аппаратом правосудия. Пытаться исправлять. Это — можно, пожалуй, употребить такой термин — общественная функция...

М у ж ч и н а 1. Вы хотите сказать...

П е т р. Простите. Мне кажется, со временем все труднее найти ответ на этот вопрос. Всякий человек спрашивает себя: есть ли смысл в том, чем он занимается? Сомнений становится все больше. Простите, я вас перебил...

М у ж ч и н а 1. Нет. Именно это я и хотел спросить.

П р е д с е д а т е л ь. У кого еще есть вопросы? Прошу...

Петр вытирает платком уголки рта. Руки его дрожат. Этот экзамен для него очень важен.


6


Таксист драит щеткой крышу, отгибает дворники; из подъезда выходит девушка в светлой куртке. Ее нельзя назвать ни красивой, ни некрасивой — мы бы не обратили на нее внимания, если б ее не окликнули из окна второго этажа. — Беата! Беата!

Беата оборачивается, сразу начинает злиться.

Б е а т а. Чего?!

Ж е н щ и н а. Купи вермишель. Две пачки!

Беата хочет уйти, но женщина кричит еще громче.

Ж е н щ и н а. Деньги!

Приходится вернуться. Беата ловит сверток, завернутый в газету. Наш таксист с улыбкой наблюдает за этой сценой. Провожает Беату оценивающим взглядом; результат осмотра вполне удовлетворительный. Чувствуя на себе взгляд, Беата изящно — так ей, по крайней мере, кажется — покачивает бедрами. Вертит задом, как говорили в наши времена,— неизвестно, означает ли это еще что-нибудь сейчас.


7


Яцек не торопится. Останавливается перед картинами, прислоненными к стене винного кабачка «Фукье». Художникам холодно; картины они укрыли от дождя полиэтиленовыми пленками. Покупателей немного. Японец в светлом плаще с огромной скоростью щелкает маленьким фотоаппаратом. Непонятно, что он снимает,— по-видимому, все подряд. Яцеку нравятся реалистические, как на фото, виды Старого Мяста.

Х у д о ж н и к. Покупаете?

Я ц е к. Сколько просите?

Х у д о ж н и к. Семь штук.

Яцек задумывается.

Я ц е к. А сколько вы такую рисуете?

Х у д о ж н и к. Ты о чем, приятель?

Яцек тычет пальцем в картину. Каждый кирпич окружающей Старый Город стены выписан тщательно и выглядит, как настоящий.

Х у д о ж н и к. Здесь не за время платят. Смотри.

Растопыривает пальцы, грязные от красок и от жизни. Ногти длинные — решительно слишком длинные для плохо знакомых с водой и мылом рук.

Х у д о ж н и к. Здесь платят за талант. Я этими руками каждый кирпичик нарисовал. У тебя есть к чему-нибудь талант?

Я ц е к. Нет...

Х у д о ж н и к. Может, башмаки умеешь шить? Или вырастить деревце?

Я ц е к. Деревце? Да, деревце могу.

Х у д о ж н и к. Значит, не пропадешь.

Возвращается к своим. Там уже немножко повеселее; длинноволосая девушка рассказывает что-то смешное. Яцек трогает художника за плечо, тот оборачивается.

Я ц е к. На Замковую площадь туда?

Указывает в предполагаемом направлении.

Х у д о ж н и к. Так точно.


8


Председатель экзаменационной комиссии обводит взглядом коллег.

П р е д с е д а т е л ь. Относительно ваших знаний в области истории права, теории права, понимания функций Верховного суда мы уже составили мнение. Еще я хочу спросить: вам известно, что такое всеобщая превенция?

П е т р. Превенция — воздействие наказания не на виновного, а на других лиц. Иначе говоря, запугивание. «Примерное наказание» — статья 50 УПК.

М у ж ч и н а 1. В вашем ответе мне послышалась ирония... Вы как будто не одобряете принципа всеобщей превенции. Я не ошибся?

П е т р. Нет.

П р е д с е д а т е л ь. А почему?

П е т р. Это одно из наиболее сомнительных обоснований строгости наказания. По моему убеждению, часто несправедливое.

П р е д с е д а т е л ь. Вы не верите в устрашающее действие наказания? Это одна из юридических доктрин...

П е т р. Думаю, важнее неизбежность наказания. Для каждого.

П р е д с е д а т е л ь. Вижу, вы знакомы с трудами классиков...

Смех. Петр тоже улыбается.

П е т р. Немного. А еще я знаю, кто написал: «Со времен Каина никакое наказание не исправило мира и не отпугнуло от совершения преступлений».

П р е д с е д а т е л ь. Как вы считаете, коллеги? Достаточно?

Мужчины за столом переглядываются. Пожалуй, достаточно.


9


Таксист тщательно, не жалея воды, моет дверцы «полонеза». Из дома выходят Дорота и Анджей, которых (надеемся) мы помним по второй новелле цикла. Дорота беременна, видно, ей скоро рожать. Остановившись возле машины, они мысленно прикидывают: долго ли еще мыть?

А н д ж е й. Вы скоро освободитесь?

Т а к с и с т. Не видите, я мою.

Не поднимает головы, всецело поглощенный своим занятием. Анджей выглядит гораздо лучше, чем раньше, во время болезни.

Д о р о т а. Мы подождем. Холодно.

Таксист не отвечает, он демонстративно окатывает водой уже вымытый бок «полонеза» и, не глядя, переходит на другую сторону. Дорота и Анджей направляются к ближайшему дому: возможно, они спрячутся в подъезде. Таксист с погасшей сигаретой в зубах драит корпус.


10


Теперь закуривает Яцек, прячась за колонной на Замковой площади. Зажав губами сигарету «Спорт», подносит ее к спрятанной в ладонях спичке. На стоянке такси небольшая очередь. Яцек внимательно за ней наблюдает. Две девушки в дубленках хихикают; мужчина с папкой, увидев подъезжающую машину, кричит через улицу: «Марыська!» Женщина с узлом, вероятно, ловившая такси на другой стороне, бежит к нему; к очереди присоединяются еще несколько человек. На площади пожилая женщина кормит голубей, подходит к Яцеку.

Ж е н щ и н а. Отойдите. Они пугаются.

Яцек в недоумении: голуби клюют совершенно спокойно.

Ж е н щ и н а. Отойдите.

Яцек топает ногой, всполошившиеся голуби разлетаются. К стоянке подкатывает очередное такси. На заднем плане перед группой съежившихся от холода туристов ораторствует гид с желтым рупором.

Г и д. Эти стены помнят времена нашего национального величия. Именно здесь была принята самая современная в Европе XVIII века Конституция 3 мая. Сейчас Замок опять смотрит на нас. Мы должны быть достойны его величия...


11


Таксист наконец закончил мытье. Ополаскивает остатком воды руки, достает из кармана на дверце пузырек и чистую фланелевую тряпочку: в пузырьке эмульсия для полировки кузова. В поле зрения таксиста появляется Беата с двумя пачками вермишели.

Т а к с и с т. Подвезем соседку?

Беата высокомерно усмехается, но снова начинает активно покачивать бедрами. Таксист укладывает в багажник ведро, щетку и другие принадлежности, садится в машину и включает зажигание. Подвешенная к зеркальцу фигурка инопланетянина подрагивает в такт работы двигателя. Дорота и Анджей, услыхавшие шум мотора, выходят из дома. Таксист, заметив подбегающего Анджея и с трудом поспешающую за мужем Дороту, которые мешали ему мыть машину, жмет на газ и уезжает.


Видя в зеркальце их разочарованные лица, удовлетворенно улыбается. Когда дома микрорайона остаются позади, сбавляет скорость. Подъезжает к сидящему на обочине псу и опускает стекло. Пес — потрепанная печальная дворняга.

Т а к с и ст. Ждешь, да?

Пес не реагирует, не виляет хвостом, даже не смотрит. Таксист достает из бардачка бутерброд. Разворачивает бумагу, разламывает бутерброд, половину прячет обратно.

Т а к с и с т. Женушка нам приготовила. На.

Бросает собаке полбутерброда. Дворняга, не сдвинувшись с места, наклоняет морду и начинает есть.

Т а к с и с т. Вкусно? Ешь, ешь. Нажирайся.


12


Молодые люди — человек десять-пятнадцать — ждут в вестибюле результатов экзамена. Появившийся в дверях секретарь экзаменационной комиссии торжественно восклицает.

С е к р е т а р ь. Пан Петр Балицкий!

Петр удивлен: он не думал, что его вызовут так скоро, и не знает, хорошо это или плохо. Идет за секретарем. Председатель поднимается со своего места.

П р е д с е д а т е л ь. Рад сообщить, что вы сдали экзамен с высокой оценкой. С сегодняшнего дня, после четырех лет занятий в университете и четырехгодичной стажировки, вы — наш коллега.

Выходит из-за стола и, подойдя к Петру, подает ему руку.

П р е д с е д а т е л ь. Поздравляю.

П е т р. Спасибо... благодарю всех...

П р е д с е д а т е л ь. Осталось только принести присягу.

Петр улыбается, не отпуская руки председателя. Похоже, он забыл, что это нужно сделать.


13


Яцек идет вдоль домов возле эскалатора. Еще раз оглядывается на стоянку такси и пожилую женщину, которая снова принялась кормить голубей. Внезапно останавливается, словно о чем-то вспомнив, и возвращается назад, к фотоателье. На снимках в витрине девочки в белых платьицах с венками на головах и свечами в руках. Яцек осматривает снимок, будто позабыв, куда и зачем шел. За стойкой молодая женщина разбирает кучку паспортных фотографий какого-то мужчины.

Ж е н щ и н а. Слушаю вас.

Я ц е к. У меня тут...

Вытаскивает из дорожной сумки большой моток веревки, металлическую трубку для пробивания отверстий в бетоне и наконец старый потертый бумажник. Женщина смотрит поочередно появляющиеся на свет предметы.

Ж е н щ и н а. Вы, случайно, пробки в стены не ставите?

Я ц е к. Нет.

Роется в бумажнике. Там лежат скомканные деньги и удостоверение личности, из которого Яцек вынимает небольшую истертую фотографию.

Ж е н щ и н а. А я подумала...

Я ц е к. У меня тут такое фото... снятой при плохом освещении, неумело отретушированной фотографии деревенская девочка в белом платье, в веночке из бумажных цветов и со свечой в руке.

Я ц е к. Можно его увеличить?

Женщина разглядывает снимок. Показывает на измятые края: фотография, должно долго пролежала в бумажнике неподходящего размера.

Ж е н щ и н а. Будут видны сгибы.

Я ц е к. Неважно.

Ж е н щ и н а. На какое число?

Я ц.е к. Скажите...

Ж е н щ и н а. Да?

Я ц е к. Правда, что по фото можно узнать, жив человек или нет?

Женщина смотрит на него с удивлением. Придурок? Кадрится?

Ж е н щ и н а. Кто ж вам такие глупости наговорил?

С фотографией в руке идет за портьеру.

Я ц е к. Постойте! Она не пропадет?

Ж е н щ и н а. Не пропадет.

Яцек улыбается; если можно было сказать, что он вызывает антипатию, то теперь это впечатление ослабевает. Но только на мгновенье.


14


Улочку вблизи вокзала, на которую выходит здание Внешторга, варшавские таксисты прозвали «Пигальской». Почему — неизвестно. По улочке прогуливаются смазливые девицы, которых когда-то можно было встретить в гостинице «Полония». В такую погоду и в эту пору дня их немного. К одной из них медленно приближается синий «полонез». Девушка - совсем молоденькая и, правда, довольно хорошенькая,— увидев знакомое такси, улыбается. Таксист — тот, который драил машину,— открывает дверцу, девушка садится. В машине тепло, играет радио, таксист улыбается — улыбка делает его лицо приятнее.

Т а к с и с т. Дела идут?

Д е в у ш к а. В такую холодрыгу? Я замерзла...

Т а к с и с т. Посиди минутку.

Девушка расслабляется.

Д е в у ш к а. Простаиваешь!

Т а к с и с т. Не беда.

Девушка кладет руку ему на бедро.

Д е в у ш к а. Подержать тебе?

Т а к с и с т. Нет.

Девушка убирает руку.

Т а к с и с т. Ты мне нравишься...

Д е в у ш к а. Правда?

Т а к с и с т. Правда.

Д е в у ш к а. Приятно...

Т а к с и с т. У меня есть бутерброд. Хочешь половинку?

Девушка отрицательно качает головой.

Д е в у ш к а. Я с утра не ем. У тебя огромные лапы и, наверно, ты сволочь, но тоже мне нравишься. Потому что хорошо относишься...

Т а к с и с т. Отвезти тебя домой?

Д е в у ш к а. Похожу еще. Хочешь... приходи ко мне вечером.

Таксист целует ей руку, девушка вылезает, машина уезжает.


15


Петр едет на мопеде, лихо наклоняя свою машину на виражах. Теперь, когда с него схлынуло напряжение, видно, какой он живой и веселый. Заметив рядом с собой роскошный иностранный автомобиль, Петр, улыбаясь, кричит водителю:

П е т р. Я сдал экзамен! С сегодняшнего дня я адвокат!

Тот не слышит, опускает стекло, и счастливый Петр повторяет.

П е т р. Я — адвокат!

Несколько человек сквозь уличный шум расслышали это восклицание; в стоящем сзади синем «полонезе» наш таксист неодобрительно качает головой: чему этот сопляк радуется? Мужчина в роскошном автомобиле, впрочем, тоже смотрит на Петра с осуждением и, не сказав ни слова, подымает стекло. Петр едет прямо, синий «полонез» за ним.


16


Яцек идет по Краковскому Пшедместью. Со стороны памятника Мицкевичу гурьбой приближаются подростки в шарфах цветов футбольного клуба. Машины тормозят, потому что болельщики, не глядя по сторонам, валят прямо на проезжую часть.

Б о л е л ь щ и к и. «Видзев»! «Видзев»! «Легии» — смерть! «Видзев»! «Легии» — смерть!

Их всего человек пятнадцать, но на улице сразу становится неуютно. Один только Яцек невозмутимо продолжает идти вперед. Болельщики минуют его, издалека слышны их вопли: «Легии» — смерть!». Яцек подходит к художественному салону. Останавливается перед витриной. В салоне вернисаж: на огромных ярких холстах обнаженные тела, но ничего непристойного в этих картинах нет. Кто-то разливает по бокалам вино или шампанское, кто-то произносит речь; смех, обрывки фраз. Мужчина у входа проверяет пригласительные билеты. Доброжелательно смотрит на Яцека.

М у ж ч и н а. У вас есть приглашение?

Я ц е к. Нет... нету.

Мужчина с извиняющейся улыбкой закрывает дверь. Яцек идет дальше и видит стоянку такси на тылах гостиницы «Европейская». Наблюдает за ней так же внимательно, как на Замковой площади, и уже было направляется в ту сторону, но замечает милиционера. Останавливается, дышит на озябшие руки.


17


На пустынной Замковой площади стоит девушка. С улыбкой смотрит, как Петр въезжает на тротуар и, привстав на педалях и не сбавляя скорости, летит прямо на нее.

А л я. Сдал? Петрек, сдал?

Петр наконец, смеясь во весь рот, останавливается.

П е т р. Цветы есть?

А л я. Нету!

П е т р. А подарок?

А л я. Нет!

П е т р. Значит, сдал!

Аля подбегает и прижимается к замерзшему Петру.

А л я. Петрусь... Теперь тебе уже нельзя валять дурака.

П е т р. Почему? Можно!

А л я. Приглашаю тебя на чашечку кофе.

П е т р. Садись.

А л я. А не будешь?..

П е т р. Буду.

Аля залезает на заднее сиденье, и Петр с ревом, выписывая кренделя и наклоняя машину, едет по площади. Останавливается около углового кофейного бара при гостинице «Европейская».


18


Синий «полонез» на стоянке перед гостиницей «Варшава». Пусто; чистенький «полонез» покойно ждет. Таксист с усмешкой наблюдает за мужчиной, прогуливающим пуделя клетчатом кафтанчике. Подождав, пока они поравняются с машиной, нажимает клаксон; пёсик съеживается от страха, потом начинает тоненько лаять. Да, хорошая получилась шутка. Таксист приглушает радио и уезжает.


19


Яцек уже согрел руки. Милиционер стоит как стоял. Яцек идет к угловому бару. У входа цыганки. Одна с любопытством приглядывается к Яцеку.

Ц ы г а н к а. Погадать?

Я ц е к. Нет.

Не замедляет шага, но цыганка не сдается.

Ц ы г а н к а. Скажу, что было, что будет.

Я ц е к. Нет.

Ц ы г а н к а. Дашь сотенку для ребеночка, скажу, что тебя ждет хорошего.

Яцек не отвечает.

Ц ы г а н к а. Вижу дальнюю дорогу. Все тебе расскажу.

Я ц е к. Нет!

Цыганка — если это возможно — подходит еще ближе и говорит вполголоса.

Ц ы г а н к а. Чтоб у тебя жизнь сломалась.


20


В угловом баре Аля изображает цыганку.

А л я. Дай, погадаю... всю правду скажу.

Петр протягивает ей руку.

П е т р. Говори, только чистую правду.

Аля изучает его руку.

А л я. Много слов вижу... Много умных слов. Много побед...

П е т р. А жизнь?

А л я. Для стольких слов и стольких побед нужна долгая жизнь.

П е т р. А любовь, а мы с тобой?

А л я. У тебя длинная сильная линия счастья... Двое детей...

П е т р. Когда?

На заднем плане мы видим Яцека. Он заходит в кафе, встает в очередь, подойдя к прилавку, разглядывает пирожные в витрине.

Я ц е к. Чаю...

Б у ф е т ч и ц а. У нас нет чая.

Я ц е к. А что есть?

Б у ф е т ч и ц а. Кофе.

Я ц е к. Тогда кофе. И пирожное. Вот это, с маком.

Показывает пальцем и протестует, когда буфетчица хочет взять другое. Нет, он точно показал, какое именно. С пирожным и кофе идет к окну, откуда виден стоящий у «Бристоля» милиционер. Греет руки о горячую чашку, неторопливо, но жадно ест пирожное. К «Бристолю» подкатывает милицейский микроавтобус. Милиционер садится в него, Яцек отставляет чашку. Озирается — никто не обращает на него внимания, сидящие в другом конце зала Петр и Аля тоже не глядят в его сторону. Яцек под столом

вытаскивает из дорожной сумки уже знакомый нам моток веревки. Веревка не толстая, но, вероятно, прочная, скрученная фабричным способом из нескольких тонких.


Яцек аккуратно обматывает ею кисть руки: чтобы вся веревка уместилась, нужно сделать не меньше дюжины оборотов. Внезапно он чувствует на себе чей-то взгляд. Две девушки разложили на подоконнике школьные пеналы и меняются розовыми ластиками. Одна из них смотрит на Яцека, застенчиво улыбается, и Яцек отвечает ей улыбкой. Мы впервые видим его улыбающимся. У него красивые зубы; жесткое выражение светлых глаз смягчается. С минуту они глядят друг на друга, потом девочки вежливо кивают Яцеку на прощанье. Яцек хочет помахать им рукой, но, вспомнив о веревке, ограничивается кивком и продолжает медленно, старательно наматывать веревку на ладонь.


В противоположном конце зала Петр разговаривает с Алей.

П е т р. Бывают минуты, когда чувствуешь: все возможно. Все пути открыты...

А л я. Знаешь, что мне кажется? Что люди будут тебя любить. Так, как я сейчас.

Петр сглатывает слюну. С нежностью смотрит на свою девушку, неуверенный, заслужил ли такие слова. Яцек намотал на руку уже почти половину веревки. Видимо, посчитав, что достаточно, осматривается в поисках ножа. Обнаруживает нож на краю столика рядом с горкой грязной посуды. Берет его и свободной рукой под столом перерезает веревку. Остаток прячет в дорожную сумку. Выходит из бара.


21


Руку, обмотанную веревкой, Яцек держит в кармане. Идет вдоль гостиницы «Европейская».

В это же самое время синий «полонез» сворачивает на Замковую площадь. Какая-то женщина пытается его остановить, но водитель показывает пальцем: стоянка там.

Яцек сворачивает в маленькую улочку позади гостиницы. За углом стоянка.

Синий «полонез» пересекает Замковую площадь.

Яцек подходит к стоянке; перед ним только одна женщина. Почти сразу же подкатывает «фиат»; женщина уезжает. Со стороны Замковой площади приближается синий «полонез». Когда он уже почти подъехал к стоянке, из-за угла выходит мужчина и подросток лет шестнадцати. У мальчика какое-то странное, отсутствующее выражение лица.

М у ж ч и н а. Вы, случайно, не на Нижний Мокотов?

Я ц е к. На Волю.

Садится и громко, потому что радио продолжает играть, приказывает.

Я ц е к. На Нижний Мокотов.

Т а к с и с т. А тот куда хотел?

Я ц е к. На Волю. Машина трогается.


22


П е т р. Только это одно я хотел бы знать...

Умолкает. Аля смотрит на него с удивлением.

А л я. Что-то случилось?

П е т р. Нет. Я только подумал, что все может быть не так просто.


23


Т а к с и с т. Нижний Мокотов?

Я ц е к. Бедроники. На Стегнах.

Т а к с и с т. По Вислостраде?

Я ц е к. Давайте.

Сзади останавливается маленький «фиат» и нетерпеливо мигает фарами.

Т а к с и с т. Спокойно. Нервы надо лечить.

«Полонез» съезжает вниз по улице, на одном из перекрестков водитель тормозит.



На полосе, по которой они едут, спиной к машине стоит человек; в руке у него шест. «Полонез» останавливается прямо за ним, но человек и не думает уходить. Таксист слегка нажимает на клаксон, мужчина с шестом оборачивается. Это тот самый модой человек, которого мы видели у костра и в коридоре больницы,— тот, который везде. Он смотрит водителю и Яцеку прямо в глаза; Яцеку от этого взгляда становится по себе. Молодой человек отрицательно качает головой: он своего поста не покинет. Возможно, впрочем, этим жестом он хочет выразить нечто совсем другое. Таксист ждет, пока не освободится встречная полоса, и объезжает мужчину с шестом.

Т а к с и с т. Опять чего-то, мать их, перестраивают.

«Полонез» едет по Вислостраде.

Я ц е к. Можете закрыть окно? Холодно.

Таксист поднимает стекло. Яцек смотрит на свои низко опущенные, чтобы водитель мог их увидеть в зеркальце, руки. Кисть, обмотанная веревкой, слегка посинела, кожа между витками вспухла. Машина замедляет ход и останавливается на пустынной этот час Вислостраде. Яцек с тревогой смотрит на водителя: неужели что-то заметил? Таксист машет рукой: с тротуара на мостовую опускается цепочка тепло укутанных малышей. Ведущая их воспитательница благодарно улыбается.

Т а к с и с т. Культуру иногда надо проявлять, а?

Машина трогается, Яцек снова разглядывает свою посиневшую руку. Пробует ослабить веревку, но для этого нужно всю ее размотать, чего он делать не хочет. Поднимает глаза.

Я ц е к. Здесь налево.

Т а к с и с т. На Бедронку лучше прямо.

Я ц е к. Мне удобнее с той стороны.

Машина сворачивает налево. Когда она приближается к перекрестку, Яцек командует.

Я ц е к. Теперь направо.

Машина поворачивает направо.


24


«Полонез» медленно едет по грязной ухабистой улице. В глубине справа виден одинокий домик. Яцек перематывает часть веревки на другую руку так, чтобы с полметра оставались свободно висеть; оба конца веревки крепко намотаны на кисти рук. Все это Яцек доделывает почти не глядя; закончив, говорит.

Я ц е к. Остановитесь. Дальше там не проехать.

Т а к с и с т. А я и не собирался.

Тормозит. Яцек перебрасывает веревку через его голову и, опустив руки, изо всех сил тянет ее книзу. Машина, проехав несколько метров, останавливается. Яцек не рассчитал: веревка впилась водителю в рот. Громко играет музыка. Видны испорченные зубы и искривленное лицо таксиста. Яцек понимает, что промахнулся, ослабляет захват, таксист мгновенно вцепляется в веревку, старается ее оттянуть. Он силен, но действовать ему неудобно. Яцек, напрягшись, упирается коленями в спинку переднего кресла, затягивает веревку на шее таксиста; под веревкой остается ладонь водителя. Свободной рукой он пробует схватить Яцека за руку, но безуспешно: Яцек сидит, откинувшись далеко назад.


Таксист протягивает руку вперед и нажимает на клаксон. Тем временем Яцек пытается, не ослабляя веревки, привязать ее к подголовнику кресла водителя. Тот вырывает вторую руку, веревка на мгновение провисает, Яцек ее натягивает, голова водителя запрокидывается, он хрипит, глаза выкатываются из орбит, он слабеет, но не отрывает руки от клаксона, понимая, что это — единственная надежда на спасение. Наконец Яцек какими-то нелепыми узлами привязывает веревку к подголовнику и выскакивает из ревущей машины. Возится с молнией своей сумки, молния не открывается, в конце концов он ее рвет и вытаскивает металлическую трубу. Машина перестает сигналить, водитель, собрав последние силы, старается вырвать из-под веревки подголовник. Яцек открывает переднюю дверцу со стороны пассажира, примеривается, бить неудобно, но он все же наносит водителю два удара — в грудь и по руке, которой тот заслонился.


Окровавленной рукой таксист выдергивает подголовник из спинки сиденья и, освободившись, хочет вылезти из машины, но он уже почти потерял сознание и только открывает дверцу. Яцек уже его поджидает и, когда водитель высовывает голову, изо всех сил ударяет по ней трубой: раз и еще раз. Снова замахивается, но окровавленная железка выскальзывает у него из рук, со звоном стукается о капот и отлетает далеко в сторону Водитель валится на сидение, Яцек тяжело дышит. Вокруг ни души. Яцек вынимает ключ из замка зажигания, пробует разные ручки, под распределительным щитком находит нужную. Дернув за нее, идет к багажнику. Обнаруживает то, что искал: одеяло. Возвращается в машину, обматывает одеялом голову водителя и с трудом перетаскивает тяжелое тело на соседнее кресло. Садится за руль, включает зажигание, и машина медленно, буксуя в грязи, движется к виднеющейся в отдалении насыпи.


25


Прямо за насыпью — Висла. Кусты, трава, заросли уже позеленели, но вода у берега покрыта льдом. Машина останавливается. Видно, что Яцеку это место знакомо, что он его не случайно выбрал и в такой день не опасается кого-либо встретить. Вытаскивает за ноги тело таксиста, на берегу выпускает его, чтобы минутку передохнуть. Вдруг замечает, что высовывающая из-под одеяла рука шевелится. До него доносится слабое бормотанье.

Т а к с и с т. Деньги... бардачок... жена... бардачок, башли...

Разобрать, что он говорит, трудно, слова едва слышны, но рука явно движется — судорожно и вместе с тем как бы целенаправленно. Яцек оглядывается по сторонам. Видит большой камень, слегка примерзший к земле. Вырывает его из прибрежного болотца, несет в обеих руках, останавливается, расставив ноги, над водителем — бормотанье и хрип слышатся из-под одеяла отчетливее.

Т а к с и с т. Деньги в бардачке... я дам... жена дома... у меня кое-что есть...


Яцек опускает камень на землю и бежит к машине. Включив радио на полную громкость, возвращается. Поднимает камень, ему неудобно, он приседает на корточки, а фактически — садится на неподвижное тело и несколько раз ударяет камнем по тому месту, где под одеялом вырисовываются очертания головы. Невидимый круглый предмет заметно сплющивается. Клетчатая ткань медленно пропитывается густой коричневато-красной жидкостью. Музыка умолкает. На берегу уже нет ни таксиста, ни одеяла. Яцек заканчивает откручивать светящуюся эмблему «Такси». Вместе с крепежной скобой швыряет ее далеко в реку. Достает из бардачка деньги, не считая, сует в карман. Обнаруживает завернутый в бумагу завтрак. Там еще осталось полбутерброда — вторую половину, как мы помним, таксист отдал собаке. Яцек разворачивает бумагу и съедает хлеб с колбасой. Его внимание привлекает наклейка на переднем стекле: «Просьба сильно не хлопать дверью». Яцек усмехается и легонько, как наказывает надпись, захлопывает дверцу. Теперь ему хорошо и тепло. Он тихонько включает радио. Девочка из хора «Гавенда» поет ясным чистым голоском.

П е н и е (за кадром).

...Летает Андерсен в ракете

Среди мерцающих планет,

А на земле взрослеют дети,

Мечтая получить ответ —

Сумеем ли найти в потемках

Дорогу к звездным кораблям,

Как в старой сказке про утенка,

Что смог стать ровней лебедям?


На лице Яцека страдальческая гримаса. Он вспомнил что-то такое, с чем трудно жить. Резко вырывает радиоприемник из гнезда и выбрасывает в окно. Приемник с громким чавканьем плюхается в прибрежное болотце.


26


Уже стемнело. Яцек подъезжает на «полонезе» к дому, из которого вышел утром таксист и который нам так хорошо знаком. Нажимает кнопку домофона. Раздается мужской голос.

Г о л о с (за кадром). Да?

Я ц е к. Можно Беату?

Г о л ос (за кадром). Сейчас.

Подходит Беата. Говорит кокетливо.

Б е а т а (за кадром). Алло?

Я ц е к. Можешь выйти?

Б е а т а (за кадром). Вряд ли.

Я ц е к. На минутку. Я тебе кое-что покажу.

Б е а т а (за кадром). Ладно.

Когда Беата выходит из подъезда, Яцек негромко сигналит. Беата идет к машине. Нерешительно заглядывает внутрь; Яцек открывает дверцу.

Я ц е к. Говорил я!

Беата садится. Когда она захлопывает дверцу, фигурка инопланетянина под зеркальцем начинает дергаться. Беата молча на нее смотрит.

Я ц е к. Ты хотела, чтоб мы куда-нибудь поехали. Теперь можно хоть на край света...

Яцек не видит, что Беата, вжавшись в спинку сиденья, с ужасом глядит на подрагивающую фигурку инопланетянина.

Я ц е к. Не буду больше жить в общаге... И тебе незачем с матерью... Махнем куда-нибудь... На море. Я еще никогда не был. Откину сиденья, буду спать в машине. Одеяло есть.

Фигурка инопланетянина замерла. Яцек поворачивается к Беате.

Б е а т а. Откуда у тебя эта машина?


27


В довольно большом зале всего несколько человек. Пожилая крестьянка с двумя взрослыми сыновьями. Беата и по другую сторону прохода женщина лет сорока в черном. Двое-трое случайных зевак. Приговора мы не слышали, но только что отзвучавшие слова еще витают в воздухе, давят на этот зал. Пятеро судей, прокурор и секретари, которые вели протокол, собираются уходить — они уже все сказали и записали. Люди в зале медленно садятся. Медленно садится Яцек, стоявший между двумя милиционерами. Перед ним садится Петр в адвокатской тоге.


Я ц е к. Это уже конец, пан адвокат?

П е т р. Конец.

Милиционеры не мешают Яцеку переговариваться с адвокатом; потом они его уводят. Когда проходят мимо оцепеневшей крестьянки и двоих ее сыновей, женщина протягивает руку, дотрагивается до Яцека и замирает — милиционеры и тут не вмешиваются. Один из братьев подает Яцеку пачку сигарет. Петр смотрит на них, не двигаясь с места. Только когда зал опустел, собирает бумаги и уходит.



28


Петр стоит один у окна. Видит сверху Яцека, которого милиционеры ведут через двор суда к тюремному «воронку». Быстро открывает окно и кричит.

П е т р. Послушайте! Пан Яцек!

Яцек поднимает голову, смотрит на него. Петру нечего ему сказать, Яцеку — тоже. Но он понимает: адвокат все еще с ним. Залезает в машину. Петр захлопывает окно, идет по длинному коридору со множеством дверей, наконец открывает одну из них.

П е т р. Простите... Судья у себя?

С л у ж а щ а я. Да.

Петр приоткрывает следующую дверь. Судья один. Еще не сняв тоги, стоит возле окна; материалы дела брошены на письменный стол. Услышав скрип открывающейся двери, оборачивается.

П е т р. Простите, я знаю, это не принято...

С у д ь я. Не принято.

П е т р. Я хотел спросить... Уже все кончено... Не повлияло ли... Если бы адвокат был старше, опытнее...

С у д ь я. Нисколько бы не повлияло.

П е т р. Может, если б я по-другому...

С у д ь я. Ваша речь... лучше речи против высшей меры мне не приходилось слышать. Но приговор не мог быть другим. Вы не допустили ни единой ошибки. Поверьте мне, так должно было быть...

Судья — пожилой, небольшого роста, хорошо сложенный человек с кустистыми бровями и коротко остриженными седыми волосами — подходит к адвокату и пожимает ему руку.

С у д ь я. В малоприятных обстоятельствах, но... рад был с вами познакомиться.

П е т р. До свидания.

С у д ь я. Если такое можно взять на свою совесть, то... вина лежит на мне... Вас это утешает?

П е т р. Нет. Знаете... к делу это не относится, но когда этот парень... Когда он наматывал на руку веревку в баре на Краковском Пшедместье, я там был.

С у д ь я. Где?

П е т р. В том самом баре, в то же самое время. В тот день я сдал адвокатский экзамен. Может, тогда я мог что-нибудь сделать?

С у д ь я. Для вашей профессии у вас слишком чувствительная натура. 

П е т р. Теперь уже поздно.

С у д ь я. Почему? Вы молоды.

П е т р. Я немного постарел...

С у д ь я. А вам еще жить и жить.

П е т р. Жить и жить... ну до свиданья.


29


Ворота тюрьмы открываются; адвокат заходит внутрь.

Н а д з и р а т е л ь. Пан начальник сейчас вас примет.

Петр стоит у зарешеченного окна. Двор пуст. Минуту спустя на нем появляется человек co стремянкой. Он похож на маляра; возможно, так оно и есть. Надзиратель кланяется высокому худому мужчине, который отвечает ему кивком и входит в проходную. Надзиратель снимает с полочки ключ и подает мужчине. Одновременно подсовывает ему тетрадь, в которой расписываются за получение ключей.

Н а д з и р а т е л ь. Как погода?

М у ж ч и н а. Тепло.

Расписывается в тетради, подходит к решетке, надзиратель чем-то звякает, подавая сигнал, за решеткой появляется другой надзиратель с ключами.


30


Комната — точно зал звукозаписи на киностудии — выложена мягкими звуконепроницаемыми плитами. Мужчина вешает пиджак на плечики, засучивает рукава белой рубашки и отодвигает экран в углу комнаты. За ним небольшая ниша. С потолка свисает петля, прикрепленная к металлической конструкции. В этой совершенно обыкновенной комнате с каким-то столиком, пепельницей и плечиками для одежды петля производит неожиданное впечатление.


Мужчина — палач — проверяет исправность виселицы. Механизм несложный, но действовать должен безукоризненно; по-видимому, перед каждой экзекуцией все до мелочей проходит тщательную проверку. Система очень проста: в полу люк с крышкой, на стене кнопка; когда ее нажимают, крышка с негромким шумом падает вниз. Только и всего. Палач щупает веревку (натирает ее мылом или жиром, чтоб хорошо скользила), открывает и закрывает крышку люка, смазывает из масленки петли.


Недовольно морщится: крышка, откидываясь, производит слишком много шума, но сделать больше ничего нельзя. Когда все уже проверено, смазано и отлажено, палач достает из шкафа лежащий на специальной полочке кусок линолеума. Аккуратно раскладывает его на бетонном полу под крышкой люка. Затем задвигает экран, опускает закатанные рукава и надевает пиджак.


31


Палач входит в кабинет начальника тюрьмы. Начальник стоит за письменным столом, у столика в глубине комнаты сидит Петр.


М у ж ч и н а. Готово, пан комендант.

Н а ч а л ь н и к. Спасибо.

Палач выходит. Начальник звонит по внутреннему телефону.

Н а ч а л ь н и к. Двадцать четыре?.. Зайдите ко мне.

Кладет трубку. Теперь следовало бы побеседовать с адвокатом, но, видно, у них не особенно много общих тем.

Н а ч а л ь н и к. Та-а-а-к, пан адвокат. Сейчас он придет.

Петр завязывает картонную папку: кажется, что в ней ничего нет. Отдает папку начальнику.

П е т р. Спасибо. Я этого ждал.

Н а ч а л ь н и к. Я тоже. В вашем распоряжении (смотрит на часы) полчаса.

П е т р. Полчаса... хорошо.

На пороге появляется надзиратель.

Н а ч а л ь н и к. Проводите.

Адвокат встает и идет следом за надзирателем. В дверях сталкивается с прокурором. Это солидный пожилой мужчина с острым носом.

П р о к у р о р. Приветствую вас, пан адвокат.

П е т р. Здравствуйте. Я иду к нему, он хочет со мной поговорить.

П р о к у р о р. Момент, пожалуй, не слишком подходящий, но мы так редко видимся... Разрешите вас поздравить. Я слышал, у вас родился сын.

Лицо Петра на мгновенье светлеет.

П е т р. Да, недавно. Спасибо.

Идут — каждый в свою сторону. Где-то неподалеку мы видим человека на стремянке. Он спускается с лестницы к нам спиной. Вероятно, красил стену: в руке у него кисть, с которой капает белая краска. Надзиратель открывает дверь камеры и впускает в нее адвоката.


32


Камера ничем не отличается от дешевого гостиничного номера. Обыкновенная койка, столик, стулья, умывальник, разве что в металлической двери глазок — вот и вся разница. Яцек стоит спиной к двери, будто не слышит, что в камеру кто-то вошел. Петр растерян: он не знает, как о себе сообщить — сказать «добрый день» не поворачивается язык. К счастью, Яцек обернулся сам. Адвокат и заключенный посреди камеры обмениваются рукопожатием.

П е т р. Вы хотели меня видеть.

Я ц е к. Да...

Адвокат садится на стул.

Я ц е к. Да...

Адвокат хочет помочь ему начать разговор.

П е т р. Сядьте.

Яцек садится, опускает голову. Говорит тихо — Петру, чтобы что-нибудь разобрать, приходится пододвинуться поближе.

Я ц е к. Вы... видели мою мать?..

П е т р. Да, видел.

Я ц е к. Она плакала?

П е т р. Плакала.

Я ц е к. Говорила что-нибудь? Мне...

П е т р. Нет. Только плакала.

Я ц е к. Вы бы не могли... Вы можете с ней увидеться?..

П е т р. Могу... конечно, могу.

Я ц е к. Я так и думал, потому что вы... Вы меня позвали, когда я садился в «воронок»... Крикнули: «Яцек»...

П е т р. Я хотел... Не знаю, что я хотел.

Я ц е к. Я подумал, вы крикнули, потому что не против меня... Брат, вроде, тоже, он мне сигареты дал, хоть я им столько... и вы... Те-то все против меня.

П е т р. Против того, что вы сделали.

Я ц е к. Это одно и то же.


Яцек, похоже, забыл, что собирался сказать.

П е т р. Вы хотели, чтобы я встретился с мамой...

Лицо Яцека проясняется: кажется, он и вправду забыл.

Я ц е к. Да... я хотел попросить, чтобы мама... чтобы мать похоронила меня в одной могиле с отцом. Там, где отец лежит. Можно, наверно... на кладбище меня можно похоронить?

П е т р. Можно.

Я ц е к. Тут ко мне ксендз приходил. Говорил, можно.

П е т р. Можно.

Я ц е к. Вместе с отцом, значит... там есть место... еще одно есть... для матери... мы договорились туда ее положить... но пускай она мне это место уступит. Ради меня.


33


Палач, выпрямившись, сидит на краешке стула в коридоре перед своей комнатой. Курит; пепел стряхивает редко — только когда столбик становится очень длинным, осторожно подносит к пепельнице руку с сигаретой.


У начальника тюрьмы еще осталось полстакана кофе. Прокурор делает последний глоток и смотрит на часы. Начальник набирает две цифры на диске внутреннего телефона.

Н а ч а л ь н и к. Двадцать четыре?

Н а д з и р а т е л ь. Так точно, пан начальник.

Вешает трубку телефонного аппарата в нише рядом с камерой и открывает дверь. Яцек умолкает и смотрит на него.

Н а д з и р а т е л ь. Пан начальник спрашивает: уже все?

П е т р. Еще нет.

Подождав, пока надзиратель уйдет, снова поворачивается к Яцеку.


П е т р. Вы сказали...

Я ц е к. Не помню...

П е т р. Вы сказали, там три места.


Я ц е к. Да. Три. Там Марыся лежит. Марыся, отец и одно свободное, Марысю пять лет как похоронили... пять лет... да, пять лет назад ее тракторист задавил. Там, у нас. Она в шестой класс ходила, учеба только началась... ну да, двенадцать ей было... в шестом. А я с этим трактористом... с дружком своим, мы дружили... перед тем водку пил... водку и вино... а потом он поехал и задавил ее, на лугу, возле леса. Там на опушке луг...

Яцек наклоняется к адвокату; теперь он говорит отчетливее. Видно, много об этом думал н может сформулировать свои мысли.

Я ц е к. Я тут думал... Думал... будь она жива, я бы, может... вообще оттуда не уезжал... Остался бы, может. Марыся — она мне сестра, братьев трое, а она была одна. Одна сестра. Ее трактор задавил, и тогда мы купили могилу. Марыся... она была... она меня больше всех... и я ее больше всех любил. Тоже... Все б могло по-другому пойти, не случись такого... А как случилось, пришлось мне уехать. Уехать из дому. Я и не хотел совсем, если б не это... Может, все было бы не так.

Слышен скрежет засова. На пороге снова появляется надзиратель.

Н а д з и р а т е л ь. Пан начальник и пан прокурор спрашивают пана адвоката, все ли уже.

Адвокат встает и подходит к надзирателю.

П е т р. Передайте пану прокурору, что я никогда не скажу «все».

Н а д з и р а т е л ь. Никогда не скажете «все». Закрывает дверь.

Я ц е к. Мы эту могилу купили, потому что Марыся любила деревья. Зелень любила, деревья. Очень любила. Она тогда в лес шла... По дороге... Купили... скинулись и купили, потому что на кладбище всего несколько деревьев и другие места были заняты. А тут аккурат дерево, и могила свободная... тогда мы ее и купили. Потом отец помер, мы и его туда. Помер, потому что жить стало незачем, когда Марысю трактором задавило. И еще одно место осталось...


Прокурор и начальник тюрьмы встают.

П р о к у р о р. Приговор у вас?

Берет у начальника папку, развязывает тесемки. Внутри два листка, он пробегает по ни взглядом.

П р о к у р о р. Все тут.

Выходят из кабинета, идут по коридору, надзиратель встает.

Н а ч а л ь н и к. Выводите.


35


Надзиратель входит в камеру. Яцек прерывает свой монолог.

Н а д з и р а т е л ь. Пан прокурор велел заканчивать разговор.


Я ц е к. Пан адвокат... В моих вещах... вещи отдают... в бумажнике квитанция из фотоателье. Я дал увеличить фотографию и уже... не успел получить. Они обещали, что увеличат. Возьмите ее и отдайте матери.

П е т р. А что на фотографии?

Я ц е к. Марыся... после первого причастия... Я взял у матери, когда уезжал. Помятая.


36


Я ц е к. Пожалуйста... я не хочу.

Петр стоит не шевелясь. Надзиратель кончил запирать камеру и тоже остановился. С минуту все трое стоят.

Н а д з и р а т е л ь. Пошли.

Яцек словно и не произносил последних слов. Идет совершенно нормально, прямо, не оглядываясь по сторонам. Палач открывает несколько засовов на двери, срывает пломбы и пропускает всех в свою комнату. Первым входит Яцек, за ним адвокат, прокурор тюрьмы, ксендз и врач. Как только дверь за ними захлопывается, в коридоре появляется молодой мужчина, который на наших глазах слезал со стремянки и лица которого мы не видели. Он смотрит на закрытую дверь, словно видит, что за ней проводит. Не отрывая от двери напряженного взгляда, медленно приближается и останавливается у самого порога. Вероятно, он только что закончил работу. Одежда, шапчонка заляпаны краской, даже на лице засохшие белые капли. Из-за дверей не доносится ни единого звука.


37


Н а ч а л ь н и к. «...прошение о помиловании отклонено».


Ксендз шепчет что-то Яцеку на ухо. Яцек тоже неслышно произносит несколько слов и опускает голову. Ксендз чертит у него на лбу небольшой крест. Яцек склоняется к его руке. Когда он поднимает голову, к нему подходит начальник. Вытаскивает пачку «Гевонта».

Н а ч а л ь н и к. Сигарету?

Я ц е к. Лучше бы без фильтра.


Палач протягивает ему свой «Спорт». У Яцека слегка дрожат руки. Адвокат лезет в карман за спичками, но палач вместе с пачкой сигарет достал зажигалку и первый дает Яцеку прикурить. Все ждут, курит один только Яцек. Петр вынимает из коробка спичку, ломает ее в пальцах. В тишине явственно слышен треск. Палач пододвигает к Яцеку пепельницу.

Я ц е к. Мне нужно... в туалет.

Палач указывает на маленькую дверь в стене. Яцек исчезает за дверью. Все стоят, ждут. Палач подходит к дверце, за которой скрылся Яцек, и негромко стучит. Тишина.


38


Маляр с засохшими следами белой краски на лице по-прежнему стоит у дверей камеры и смотрит прямо перед собой. И, хотя перед ним только окованная железом дверь, кажется, он видит что-то еще.


39


Тишина затягивается. Начальник, немного нервничая, делает шаг по направлению к двери, но в эту минуту она открывается и выходит Яцек. Он спокоен.

Я ц е к. Не могу.


Палач связывает ему руки за спиной и подводит к экрану. Одно движение — и открывается подлинное назначение комнаты. Яцек входит в нишу, палач за ним. Задвигает экран тот с лязгом скользит по металлическому рельсу. Палач тщательно, неторопливо надевает Яцеку на шею петлю. Подходит к стене, нажимает кнопку. Крышка люка с излишним, по мнению палача, шумом уходит у Яцека из-под ног. Тело, вздрогнув несколько раз, замирает. Напрягшиеся ноги слегка покачиваются; через минуту из штанины на линолеум падают несколько капель густой коричневой жидкости.


40


Молодой мужчина в заляпанной краской шапчонке отходит от двери камеры. Идет в глубь коридора. В коридоре темно, и ждать, пока мужчина в этой темноте растворится, долго не приходится.


Перевод с польского Ксении Старосельской

"Декалог". Фильм шестой / Kieslowski, "Decalogue Six", screen script

Фильм в журнале // Искусство кино, №8, 1993

Сканирование и spellcheck - Е. Кузьмина


Фильм также известен под названием «Короткий фильм о любви». 

Авторы сценария Кшиштоф Кесьлёвский, Кшиштоф Песевич. 

Режиссер Кшиштоф Кесьлёвский. 

Оператор Витольд Адамек. 

Звукооператор Никоден Вольк-Ланевский. 

Художник Халина Добровольска. 

Композитор Збигнев Прейснер. 

В ролях: Гражина Шаполовска/Grażyna Szapołowska (Магда), Олаф Любашенко/Olaf Lubaszenko (Томек), Стефания Ивиньска/Stefania Iwińska (квартирная хозяйка Томека). 

Польское ТВ, «Зендер фрайес» (Берлин). 1988—1989.


1


Давно стемнело, и длинный дом без единого освещенного окна мрачной глыбой вырисовывается на фоне черно-синего неба. Видны только красные огоньки велосипедов, на которых раскатывают по кварталу мальчишки, да кончики сигарет курильщиков, группками сидящих на скамейках. Тепло, весна. Внезапно во всем доме загорается свет; из открытых окон доносится дружный вздох облегчения. Начинает нарастать звук телевизоров, которые — тоже все разом — в эту минуту включились.


2


Одновременно со светом во всем доме зажглась лампа на столе Томека. Томек, послюнив палец, гасит свечу. Его комната обставлена крайне скудно. Стол, стулья, шкаф — у комнаты нет своего лица, точно ее сдали внаем. Томек сидит за столом на стуле. Это высокий худой паренек с небольшой головой. Ему девятнадцать лет, а на вид и того меньше. Стол стоит возле окна. На нем — кроме фарфоровой кружки, кипятильника и баночек с сахаром, чаем и солью — маленькая самодельная подзорная труба, прикрытая фланелевой тряпкой. Томек, погасив свечу, сидит с закрытыми глазами и шепотом сосредоточенно повторяет с десяток непонятных слов. Потом сверяется с раскрытой тетрадью. По-видимому, он сделал ошибку, так как снова повторяет все слова. Открыв глаза, чтобы проверить себя по тетради, косится на стоящий рядом с подзорной трубой большой будильник. От заучивания слов его отрывает стук в застекленную матовым стеклом дверь. Томек встает. На пороге женщина лет пятидесяти — хозяйка квартиры. Она простовата, но есть в ее лице что-то располагающее: какая-то ласковая кроткость.


Х о з я й к а. «Мисс Полония» по телевизору.

Т о м е к. Я занимаюсь.

Обмениваются улыбками. Хозяйку, вероятно, волнует происходящее на экране. Услышав о занятиях, она смотрит на Томека с нескрываемым восхищением: вот это воля!

Х о з я й к а. Посмотри хоть минутку...

На экране телевизора в смежной комнате девушки в купальниках спускаются по лестнице. Томек, чтобы не обидеть хозяйку, качает головой.

Т о м е к. Здорово. Спасибо.

Стоит, как на иголках,— отчасти, может быть, потому, что вскоре должен зазвонить будильник. Будильник звонит — Томек бежит, чтобы его выключить. Хозяйка закрывает дверь, Томек торопливо снимает с подзорной трубы фланелевую тряпочку и приближает глаз к окуляру. Видно, что труба постоянно нацелена на один и тот же объект. Увеличение, допустим, двадцатикратное. В доме напротив, в окне, на которое направлена подзорная труба, зажигается свет. Томек гасит лампу у себя на столе.


Женщина, за которой он наблюдает, входит в квартиру. Это красивая блондинка лет двадцати пяти — двадцати восьми. Она похожа на человека, который уверенно чувствует себя в жизни и не стесняется делать то, что ему вздумается. Одевается довольно экстравагантно, но не вызывающе. Магда — так зовут женщину — запирает за собой дверь. Занавески на окнах ее квартиры полупрозрачные, и все, что она делает (и будет делать), видно достаточно хорошо, хотя и несколько расплывчато — именно так, как должно быть видно через подзорную трубу и полупрозрачные занавески. Магда сломала стену в своей квартире и соединила комнаты, часть пространства превращена в мастерскую: в глубине на рамах натянуты незаконченные гобелены. На них, по-видимому, изображено солнце разных видах: большие красные, желтые, оранжевые шары на фоне холодных пейзажей.



Томек, прильнув к окуляру, следит за Магдой. Магда просматривает вынутые из почтового ящика письма: вероятно, не увидев ничего интересного, бросает их на стол. Потом, еще в плаще, подходит к одному из своих гобеленов и — как это обычно делают художники (не совсем понятно зачем) — отступает на шаг, наклоняет голову и заслоняет часть гобелена вытянутой рукой. Внезапно — тоже неизвестно зачем — широко раздвигает руки и стоит так, точно птица, готовая к полету, даже делает несколько движений руками. Возможно, у нее просто хорошее настроение и собственная работа ей нравится. Снова приблизившись к гобелену, прикладывает к еще не законченной части шарфик, проверяя, подходит ли цвет. Снимает плащ, вешает на стул, подтягивается и на мгновение замирает: видны пятна пота на блузке под мышками. Расстегивает блузку и юбку и скрывается в ванной.


Томек отрывается от окуляра. Ясно, что первая часть сеанса окончена. Взяв со стола кружку и стараясь не мешать увлеченной выборами мисс Полонии хозяйке, Томек идет в ванную. Возвращается с водой; на экране блондинка с пышной прической; она рассказывает перед микрофоном, что любит животных и природу. На заднем плане другие очень похожие на нее блондинки. Хозяйка отворачивается от телевизора.

Х о з я й к а. Одни блондинки... Я как-то выкрасилась перекисью... я тебе рассказывала?

Т о м е к. Да.

Хозяйка смеется.

Х о з я й к а. Мартин меня не узнал.

Томек закрывает дверь, опускает в кружку с водой кипятильник, смотрит в подзорную но в квартире напротив ничего не происходит, Магда не вернулась из ванной. Томек направляет трубу на висящие на стене старинные часы с маятником: судя по тому, что маятник неподвижен, часы стоят. Услышав, как в кружке забулькала вода, отрывает от квартиры Магды и сыплет в кипяток чай из баночки. Подзорная труба: Магда трясет мокрыми волосами. Ходит по дому в свободной незастегнутой блузке. В кухне открывает холодильник и достает из кармана блузы маленький маятник на веревочке. С серьезным, сосредоточенным видом держит его над сыром или куском колбасы. Маятничек описывает круги; Магда делает себе бутерброд. Томеку тоже захотелось есть — как это бывает, когда другие едят на ваших глазах; он снимает серебряную бумажку с плавленого сырка. Магда возвращается в комнату. Вероятно, она включила радио, так как движется в ритме мелодии, которрой Томек, естественно, не слышит. Он набирает (по памяти) номер телефона; видно, как Магда поднимает трубку. Теперь уже и Томек слышит мелодию, в такт которой двигалась Магда. И слышит ее голос.

М а г д а. Алло...

Томек задерживает дыхание.

М а г д а. ...надоели эти идиотские штучки! Кто говорит? Кто говорит, черт подери? Я слышу, как ты дышишь, скотина.

Со злостью швыряет трубку. Томеку становится неловко. Он машинально кладет в чай сахар; внезапно ему приходит в голову какая-то идея. Быстро набрав номер телефона, говорит вполголоса.

Т о м е к. Простите.

Вешает трубку и смотрит в окуляр. Магда, удивленная, стоит с трубкой в руке, потом улыбается и уже спокойно кладет ее. Внезапно начинает двигаться быстрее: вероятно, услышала звонок. Бежит на кухню, торопливо полощет рот водой из-под крана, застегивает блузку и открывает входную дверь. Молодой блондин в костюме радостно улыбается ей. Магда запирает дверь и прижимается к блондину. Он выше ростом, поэтому, обняв Магду, без труда дотягивается до ее ягодиц и гладит их, слегка задрав блузку. Томек отодвигает трубу: он не в силах смотреть, что будет дальше. Да и хозяйка в эту минуту зовет его из соседней комнаты.

Х о з я й к а. Томек! Ближний Восток!

По телевизору показывают репортаж из какой-то горячей точки. Хозяйка придвинулась к телевизору ближе обычного. Томек становится за ее стулом.

Т о м е к. Показывали?

Х о з я й к а. Нет. Это ужасно...

Продолжение последних известий ее не интересует; обеими руками она обхватывает руку Томека. Томек стоит неподвижно, не отнимая руки.

Т о м е к. Да ведь ничего не случилось.

Х о з я й к а. Я боюсь...

Томек не знает, как высвободиться; хозяйка, поглощенная собственными тревогами, не замечает неловкости ситуации.

Х о з я й к а. Он вернется? Как ты думаешь?

Т о м е к. Вернется, все возвращаются. Полгодика — и вернется.

На экране телевизора тем временем выстроилась цепочка людей. Они поднимаются на эстраду: один мужчина, задрав кверху джемпер, в такт музыки шевелит мышцами живота, у другого, идущего следом, мощные бицепсы. Хозяйка выпускает руку Томека.

Х о з я й к а. На зубах играют... подражают птицам... надо бы и тебе пойти. Почему не хочешь?

Т о м е к. Стесняюсь...

Смущенно улыбается: он в самом деле стесняется: вероятно, даже признаваться в этом ему неловко. Возвращается к себе и сердито смотрит на подзорную трубу. Он знает, что увидит, и не хочет этого видеть, однако приближает глаз к окуляру. Устанавливает прибор так, чтобы получше разглядеть то, чего боялся. Видит голую спину Магды, ее голову, которую она обхватила сплетенными руками; Магда движется: медленно, плавно — вверх-вниз. Снизу появляются мужские руки, они обнимают Магду за плечи и изменяют ритм ее движений. Движения ускоряются и затем резко прекращаются. Магда опускает руки, наклоняется вперед и устало встает. Томек следует за ней — Магда исчезает в ванной; Томек возвращается в комнату, мужчина тянется к телефону. Набирает номер, говорит с кем-то, прикрыв трубку ладонью. Томек взбешен, он стал свидетелем какой-то подлости по отношению к Магде. Опять приникает к окуляру, но Магда и мужчина, вероятно, уже в кровати, которая слишком низка для того, чтобы можно было ее увидеть. Томек открывает шкаф. К дверце изнутри прибита мишень, в которой торчат несколько остроконечных стрел. Томек выдергивает одну — из «десятки». Прячет стрелу в карман и проходит через комнату хозяйки.

Т о м е к. Я вынесу мусор.

Х о з я й к а. Мусоропровод не работает!